новая хронология, без ссылок Опции

[E.P. Iphan]

В январе 1940 года рейхсканцлер Адольф Гитлер дал немецкой судебной системе оценку: "Наши суды - медлительные ржавые машины по штамповке возмутительно несправедливых приговоров". И тут же поклялся, что лично займется делом восстановления попираемой в судах справедливости.
"Я докажу, что мы в состоянии покарать любых гнусных кротов, которые в тысячах нор подрывают мощь германского рейха, нарушая его законы! Да, это колоссальная задача, но я справлялся и не с такими!" - гневно орал фюрер своему министру юстиции Францу Гюртнеру. Устрашенный министр после январской выволочки заболел и менее чем через месяц скончался. Возможно, потому, что не мог понять, кого именно имел в виду глава государства под "гнусными кротами": немецких судей? Министра Гюртнера? Или кого-то еще?

++++++++++++++
Крупными коррупционными делами фюрер не занимался. Возможно, потому, что до процессов такие дела никогда не доходили: как правило, там фигурировали высшие нацистские бонзы, трепет перед которыми испытывали даже в "суде всех судов", каким считался в рейхе подчинявшийся непосредственно Генриху Гиммлеру суд СС.
В его юрисдикцию Гитлер передал надзор за коррупцией, надеясь, что грозный призрак "верного Генриха" отпугнет высокопоставленных воров куда вернее любых статей Уголовного кодекса. Гиммлер, однако же, не строил иллюзий относительно реакции Гитлера на возможные аресты его "старых товарищей по движению", составлявших ядро коррумпированной элиты.
В ответ на тирады фюрера по поводу "безнаказанности предателей, наносящих нации удар в спину" он кротко ссылался на хвори престарелого главного судьи СС Курта Брейтхаупта, заместителя которому крайне трудно подыскать из-за страха кандидатов перед огромной ответственностью.
Терпение Гитлера истощилось после появления во французской прессе ехидных статей, детально описывавших коррупционные подвиги баварского министра экономики Эссера и главного налоговика Дюссельдорфа Эша. Факт публичного разоблачения проворовавшихся ветеранов партии иностранцами фюрер воспринял как пощечину германской юстиции. Гиммлеру было приказано найти "бесстрашную овчарку" без дальнейших промедлений.
++++++++++++++
Приказ есть приказ, и 11 мая 1939 года в систему юстиции СС был переведен двадцатидевятилетний судья штеттинского земельного суда доктор Георг Конрад Морген, специализировавшийся до этого в основном на коммерческих претензиях владельцев грузов к портам и судоходным компаниям.
Несмотря на молодость, авторитет судьи Моргена в деловых кругах был так же высок, как и его эрудиция: после Франкфуртского университета он с отличием закончил еще и знаменитую академию Международного права в Гааге. Его имя, выбитое на мраморе золотом, по сей день украшает в холле академии перечень ее наиболее выдающихся питомцев. Правда, "овчаркой" Моргена никто и никогда не называл, зато его способность докапываться до сути любого, даже самого запутанного дела снискала ему в университете уважительное прозвище "ищейки".
Морген вообще был очень улыбчивым и очень общительным человеком. Его манеры не раз вводили в заблуждение многих его собеседников, позднее превратившихся в подсудимых: они отказывались верить, что за внешностью жизнерадостного весельчака скрывается редкий аналитический дар, стальная воля и огромная работоспособность.
При этом оптимизм Моргена был совершенно искренним и, как он выражался, «чисто профессиональным», определяясь не внешними обстоятельствами, а твердой внутренней верой в торжество римского принципа, который и привел его на юридический факультет: "Nullum crimen sine poena" - нет преступления без наказания.
+++++++++++++
Гиммлер с его двумя годами сельскохозяйственного техникума латынь понимал плохо, а собственные взгляды на юриспруденцию сводил к шутке фюрера: "Я сделаю так, чтобы никому даже в голову не пришло учиться на юриста".
Поэтому он не стал затягивать общение с Моргеном, поспешив отправить судью, произведенного в лейтенантский чин оберштурмфюрера, знакомиться с его новым полем деятельности. Ознакомление началось еще в мирное время с берлинской штаб-квартиры Гиммлера, а завершилось уже в Кракове, в главной службе суда СС, "выдвинутой" на территорию только что захваченной Польши.
Куратором Моргена был назначен сам глава тамошней эсэсовской полиции обергруппенфюрер Фридрих-Вильгельм Крюгер, чье первоначальное радушие быстро сменилось плохо скрываемой ненавистью за неуважение, проявляемое новичком к "священным традициям нашего ордена". Под традициями Крюгер подразумевал привычный для него вывод из-под удара любых старших функционеров СС.
"Субординация, прежде всего субординация!" - восклицал он, но Морген продолжал терпеливо разъяснять своему куратору, что германское право, опираясь исключительно на систему доказательств, не делает различий между чинами. К октябрю 1941 года моргеновские лекции по теории права настолько взбесили Крюгера, что с криком "КРУГОМ,НА ФРОНТ МАРШ!" он прикомандировал нарушителя традиций к полевому суду воевавшей в России дивизии СС "Викинг".
+++++++++++++
Последствия отправки на фронт оказались трагическими.
Но не для Моргена.
Об его исчезновении из Кракова Гиммлер, с головой ушедший в подготовку "окончательного решения еврейского вопроса", узнал лишь через год. Сначала из жалоб генерал-губернатора Польши Франка на вновь участившиеся случаи "досадных несовпадений в отчетности", затем от Гитлера, сухо бросившего "Где этот ваш Морген?", и, наконец, из депеши командования "Викинга", которое настаивало на скорейшем возвращении прикомандированного к ним фанатика в его краковский кабинет, иначе боевые потери дивизии померкнут в сравнении с потерями от приговоров полевого суда.
"Почему вы сразу не сообщили мне о возмутительной отправке на фронт?" - снова не понял сдержанности своего протеже Гиммлер. "Я предположил, что такой знаток субординации, как мой куратор, не посмел бы действовать без вашего ведома, - все с той же солнечной улыбкой отвечал Морген. - И потом: разве оберштурмфюрер Морген мог ослушаться приказа обергруппенфюрера Крюгера?"
"Не мог", - согласился Гиммлер, и в свой кабинет судья вернулся уже в чине оберштурмбаннфюрера, перешагнув в иерархии СС сразу через три ступеньки. А его бывшему куратору пришлось сменить роскошные покои Краковского замка на блиндаж горноегерской дивизии "Принц Ойген", действовавшей против югославских партизан.
"Польские дела уничтожили мою репутацию", - жаловался он в письме старому приятелю незадолго до самоубийства.
++++++++++++++
Знакомясь с результатами пребывания Моргена в Польше и России, Гиммлер был озадачен.
С одной стороны, как документы, так и сообщения информаторов подтверждали, что судья зарекомендовал себя бесстрашным врагом расхитителей, которого никто бы не посмел отнести к презираемым фюрером судейским "овцам".
А с другой стороны, из его приговоров вырисовывался образ СС, напоминавший не столько рыцарский орден, сколько сборище отъявленных мерзавцев, непрерывно грызущихся между собой за ворованную добычу. Протоколы изъятий, очных ставок и перекрестных допросов неопровержимо свидетельствовали, что боевые трофеи (читай: ценности, "законно" награбленные эсэсовцами у населения) отправляются в рейх по домашним адресам рядовых и командиров, незаконно минуя казну.
Поскольку перспектива скандала в ваффен-СС рейхсфюрера не радовала, то Гиммлер счел за благо впредь держать Моргена как можно дальше от линии фронта. Судья был направлен в мюнхенское Главное управление криминальной полиции СС, где, согласно распоряжению Гиммлера, ему предоставили полную свободу в борьбе с "мирной" коррупцией.
Уже ближайшее будущее показало, что это решение оказалось еще более опрометчивым, чем пресловутая отправка на фронт.
++++++++++++++
Мюнхенская работа Моргена началась со звонка из Касселя. Следователь 22-го полицейского округа Эмиль Хольтшмидт предложил судье принять дело о крупных хищениях продовольствия при снабжении концлагеря Бухенвальд, находящегося на территории округа.
По данным следствия, ими занимался ортсгруппенляйтер (аналог нашего парторга) веймарской торговой сети Борншайн. Почувствовав внимание Хольтшмидта, ортсгруппенляйтер вступил в СС, был незамедлительно зачислен в состав гарнизона Бухенвальда и таким образом оказался вне юрисдикции городского суда.
Если СС считалось "рейхом внутри рейха", то концлагеря были рейхом внутри СС - причем настолько засекреченным, что все, кто находился вне пределов лагерной системы, предпочитали ее как бы не замечать. Все - но не доктор Конрад Морген.
Приняв дело от Хольтшмидта в июне 1943 года, он тут же отбыл в Бухенвальд, как в самую заурядную командировку, которая завершилась в августе тоже вполне заурядно: арестом эсэсовца, подозреваемого в присвоении свыше 100 000 казенных рейхсмарок, регулярной подделке бухгалтерской отчетности и убийстве двух свидетелей его преступлений. Незаурядным оказалось лишь имя арестованного: им был комендант Бухенвальда, оберштурмбаннфюрер Карл Отто Кох.
++++++++++++++
Коменданты концлагерей принадлежали к номенклатуре службы безопасности RSHA, поэтому до начала процесса Моргену пришлось предъявлять доказательства виновности Коха "вышестоящим инстанциям" - сначала шефу криминальной полиции СС Небе, затем шефу гестапо Мюллеру.
И тот, и другой признали арест законным, но от ответственности за "сдачу" Коха под суд уклонились, отправив Моргена к главе RSHA Кальтенбруннеру. Тот заверил судью в своей полной готовности содействовать правосудию - при условии, что она будет поддержана его непосредственным руководителем.
Гиммлер дал согласие на процесс без малейших колебаний. Если это кого-то и удивило, то только не Моргена, который точно знал причину нерешительности эсэсовских начальников. Он знал ее из угроз самого Коха, считавшего судью любимчиком Гиммлера, чье место якобы вот-вот должен был занять давний друг коменданта - могущественный глава административно-хозяйственного управления СС обергруппенфюрер Поль.
По приговору, вынесенному судьей Моргеном, комендант Бухенвальда был расстрелян. А чтобы Освальд Поль мог лучше усвоить пределы собственных амбиций, Гиммлер поручил ему лично проследить за исполнением приговора.
++++++++++++++
Судья вернулся в Мюнхен, где почти вся его последующая работа приняла преимущественно "концлагерную" направленность. Не потому, что он сам этого хотел, но потому, что его отвага при разоблачении афер Коха была чрезвычайно высоко оценена в ведомстве президента рейхсбанка Яльмара Шахта, которого фюрер не без оснований называл своим финансовым волшебником.
Для наших современников концлагеря остаются символом бесправия, насилия и геноцида, тогда как Шахт воспринимал их единственно в качестве источника пополнения казны. Счета за использование рабского труда в производстве, на строительстве, при ремонте военной техники оплачивались концернами с немецкой аккуратностью, но значительная часть этого золотого потока год за годом бесследно испарялась где-то на пути к рейхсбанку. Процесс Коха показал, где именно, и поэтому отныне Морген не знал недостатка в обращениях банкиров, промышленников и таможенников, направлявших его во все новые и новые лагерные командировки.
В результате он объездил "невидимую" лагерную империю вдоль и поперек, от Дахау и Треблинки до Освенцима и Флоссенбурга. Плодами командировок Моргена стали сотни приговоров, которые не щадили ни охранников, посылавших женам подарки с выломанными у жертв золотыми зубами, ни старших офицеров, включая расстрелянного за систематические крупные хищения коменданта Майданека Германа Флорштедта и полубезумного садиста из "Списка Шиндлера" - коменданта лагеря Плашув Амона Гета, попавшегося на банальном воровстве.
+++++++++++++++
На Нюрнбергском процессе, где доктор Морген выступал в качестве свидетеля, американские судьи никак не могли понять, почему он осуждал эсэсовцев за кражи, в то время как в лагерях, по его же словам, постоянно происходило уничтожение множества людей? Свидетель отвечал, что оно происходило согласно прямым распоряжениям из рейхсканцелярии, которые не мог оспорить ни один суд в Германии.
Американцы снова его не поняли, продолжая удивляться тому, что он не задавал официальным лицам изобличающих вопросов прямо на месте массовых преступлений против человечности.
С оборотной стороной идеализма победителей доктор Морген успел познакомиться еще до начала Нюрнбергского процесса, когда его "готовили" в бараке Дахау к даче показаний о преступлениях Ильзы Кох, вдовы расстрелянного по приговору Моргена лагерного коменданта. Американским следователям непременно хотелось добиться эффектных подтверждений существования изделий из человеческой татуированной кожи, по слухам коллекционировавшихся "бухенвальдской сукой".
Морген разочаровал американцев: охотно поделившись с ними всеми сведениями о совместных преступлениях супругов Кох, он сообщил, что в число обнаруженных им многочисленных улик, которые отправили мужа к стенке, а жену за решетку, легендарная коллекция не входила. Чтобы освежить память упрямца, его дважды избивали, но Морген категорически воспротивился сотрудничать с дознавателями даже после угрозы передать его русским. Он твердо стоял на своем, с улыбкой заверив американцев, что у него нет ни малейших шансов найти в России сорок шестого года то, чего не отыскалось в Германии сорок третьего.
++++++++++++++
Отказ лжесвидетельствовать в деле Ильзы Кох вернулся судье неожиданной активизацией международной переписки в семидесятых и восьмидесятых годах, когда часть западных историков взялась пересматривать итоги Нюрнберга, утверждая, что все сведения о массовых лагерных убийствах являются не более чем пропагандистской подтасовкой.
Тем не менее обелять преступления нацизма доктор Морген отказался с той же категоричностью, с какой ранее отклонял американские "методы убеждения", призывы обергруппенфюрера Крюгера блюсти "священные традиции ордена" или советы председателя штеттинского суда учитывать "расовую составляющую" процессов.
Его лаконичные ответы Ирвингу и прочим апологетам ревизионизма, по сути, сводились к старинной штурманской заповеди: "Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем".
Хотя будет справедливым сказать, что к равнодушным наблюдателям ужасов Третьего рейха доктор Морген явно не принадлежал: по числу выведенных из строя эсэсовских выродков он вряд ли уступит самым успешно действовавшим партизанским отрядам. То, что эта нелюдь каралась им в рамках нацистских законов, не умаляет, а многократно увеличивает ценность подвига судьи Моргена: его приговоры ни разу не поставили под сомнение даже наиболее фанатичные из современных приверженцев идей фюрера.
++++++++++++++++
После войны этот замечательный юрист вплоть до преклонных лет продолжал служить в родном Франкфурте-на-Майне привычному делу восстановления справедливости.
Старший советник юстиции доктор Георг Конрад Морген скончался ровно четверть века тому назад, окруженный любовью близких и уважением горожан. На его надгробной плите с именем и датами "1909-1982" были бы вполне уместны слова украинского философа Григория Сковороды: "Мир ловил меня, но не поймал".
Ибо мало кого старались уловить с таким упорством, рвением и ожесточенностью, как судью Моргена. Эти старания были тщетными - он ни разу не изменил своему "чисто профессиональному" оптимизму, до конца жизни сохранив ясную веру в непреложность древней истины: нет преступления без наказания!"

Справка:

Моргену удалось выдвинуть обвинения против ряда известных комендантов концлагерей, а в отдельных случаях вынести им приговоры. В их числе были:

Карл Отто Кох, первый комендант нацистского концентрационного лагеря Бухенвальд (с 1937 по 1941 годы), а позже комендант лагеря Майданек в Люблине - в рамках расследования случаев коррупции в СС Коху были предъявлены обвинения в убийстве врача Вальтера Кремера (Walter Krämer) и его помощника, которые могли проговориться, что лечили Коха от сифилиса. Ильза Кох обвинялась в присвоении крупной суммы, но была оправдана, а Карл Кох был признан виновным в убийстве и расстрелян 5 апреля 1945 года.
Герман Флорштедт, комендант Люблина - за коррупцию приговорен к смерти; расстрелян;
Ганс Лориц, комендант Заксенхаузена, - возбуждено дело в связи по подозрению в совершении несанкционированных убийств;
Адам Грюневальд, комендант Герцогенбуша, - был осужден за жестокое обращение с заключенными и в порядке наказания переведен в другое место службы;
Карл Кюнстлер, комендант Флоссенбюрга, - отстранен от должности за пьянство и ведение расточительного образа жизни;
Алекс Пиорковский, комендант Дахау, обвинен в убийстве, но не осужден.
Амон Леопольд Гёт,комендант лагеря в Плашуве - внесён в список дел судьи СС Георга Конрада Моргена, но в связи с приближающимся поражением Германии в войне трибунал так и не был собран.Был обследован врачами СС в связи с его душевной болезнью.
++++++++++++++++
Конрад Морген был задержан американским Корпусом контрразведки и помещен в Дахау. На Нюрнбергском процессе он допрашивался в качестве свидетеля защиты, представлявшей обвинявшуюся организацию СС.
В августе 1947 был свидетелем защиты на процессе ВФХА СС (США против Освальда Поля и др.) В 1948 комиссия по денацификации лагеря для интернированных Людвигсбург отнесла Конрада Моргена к категории лиц, с которых обвинение снято.
Морген не обвинялся в вынесении заведомо неправосудных решений или в причастности к юридическим репрессиям - "но боролся с высшими чинами СС и тем самым оказывал содействие Сопротивлению".<a name="cutid1-end" target="_self" style="margin: 0px; padding: 0px; border: 0px; outline: 0px; font-size: 13px; vertical-align: baseline; color: rgb(113, 113, 113); font-family: Helvetica, Arial, sans-serif; font-style: normal; font-variant: normal; font-weight: normal; letter-spacing: normal; line-height: 19.5px; orphans: auto; text-align: start; text-indent: 0px; text-transform: none; white-space: normal; widows: 1; word-spacing: 0px; -webkit-text-stroke-width: 0px; background-color: rgb(255, 255, 255);">

Судья СС Конрад Морген.

[E.P. Iphan]

ГЛАВНАЯ ЗАГАДКА ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ (начало)


Иллюстрация 1.1.1. Расселение эллинов и центры гегемонии Средиземноморской цивилизации V-III в. до н.э. Маленькими желтыми звездочками отмечены неудавшиеся центры эллинской консолидации V-IV вв. (Сиракузы, Спарта, Афины). Большими красными звездами – претенденты на реальную гегемонию в III в. до н.э. Более светлые - Карфаген, Рим и Македония, - с нулевым или минимальным участием греков в управлении и с государственностью «национального» типа. Более темные - Египет и Сирия, - со значительным участием греков в управлении и с государственностью типа «Британская Ост-Индская Компания»).

Человек, изучающий историю античной цивилизации, больше всего озадачивается тем, что все без исключения центры гегемонии эпохи эллинизма находятся за пределами расселения собственно эллинов, на самом краю эллинского ареала (включая и колонии, населенные эллинами в VIII-V вв. до н.э.). Рим возник на дальней периферии влияния греческих Кум и Неаполя – крайне северных оплотов Эллады в Италии. Карфаген располагался в области, куда греков вообще не пускали, хотя он и выходил морем к эллинским колониям в Сицилии и столетиями был с ними в тесном недружелюбном контакте. Исторический центр Македонии - горная область, примыкавшая к полосе прибрежной эллинской колонизации, но сохранившая политическую субъектность. Столичная область Державы Селевкидов - Тетраполис на реке Оронт (Антиохия, Селевкия, Апамея и Лаодикея) - была сформирована македонскими завоевателями в районе самого дальнего греческого форпоста на Ближнем Востоке (поселение Аль-Мина), где эллинов терпели только в формате торгового квартала. Александрия Египетская, откуда осуществляли свою власть Птолемеи, была основана у западной части дельты Нила, неподалеку от Навкратиса, – древнего (еще с доперсидских времен) поселения греческих торговцев и наемников, подконтрольного египетским властям. При Саисской династии в Египте Навкратис был гибридом «Немецкой слободы» в Московии и острова Дэдзима в Японии времен сегуната (единственный порт, где грекам разрешалась торговля с египтянами). Мы видим любопытную картину: «Кольцо Власти», сформированное по границам эллинского ареала, возникло явно под влиянием эллинов, но сам народ-основатель античной цивилизации почему-то утратил в ней политическое лидерство и не стал центром консолидации собственной великой державы. Момент переноса власти от эллинского центра к эллинизируемой периферии является официальным стартом эпохи «эллинизма». Эта тема и будет отправной точкой нашего неспешного исследования.

Cитуация выглядит особенно скандальной, если исходить из собственного эллинского расизма и даже македонян рассматривать как «полуварваров», «второй сорт», - примерно так, как трактуют Россию некоторые европейцы. Представьте, что сегодня мировая политика вершилась бы исключительно «эрзац-европейской» Россией и вестернизированными странами Востока - Японией, Китаем, Индией, - а западные страны, основатели господствующей ныне цивилизации, не имели бы никакого влияния. Вы можете возразить, что в новой истории мировой центр власти тоже покинул Европу и переместился в Америку. Но США были основаны западными европейцами и до сих пор населены в основном потомками европейских колонистов. Их аналогом в античном мире является колонизированная эллинами Южная Италия - «Великая Греция» (см. об этом в Гл.12 текста «Кто стоял за Восстанием Спартака»). Да и Европа в нашей реальности пока еще далеко не ноль в мировой политике.

Как мог бы выглядеть современный мир, геополитически «аналогичный» античному миру середины III века до н.э.? Представьте, что вместо США доминирует европеизированная Империя Ацтеков, контролирующая Северную Америку и западную половину Европы. Ей противостоят другие великие державы, - как национальные по своему ядру, так и государства-корпорации типа Британской Ост-Индской Компании. Во-первых, европеизированная (но самобытная) Японская Империя, контролирующая Китай, Индокитай, Океанию и Австралию (аналог Карфагена). Во-вторых, Российская Империя, контролирующая север Евразии и восточную половину Европы (аналог Македонии). В-третьих, независимая Русская Ост-Индская Компания, государство-корпорация, контролирующее Индию, Иран и половину Африки (аналог Державы Селевкидов). В-четвертых, независимая Русская Вест-Индская Компания, контролирующая Латинскую Америку и другую половину Африки (аналог Державы Птолемеев). Оба государства-корпорации управляются кланами русской элиты и опираются на европейских по происхождению чиновников и наемников. Фанатичный Халифат (аналог Парфии) тоже присутствует, удерживая часть арабского мира и наступая на пятки русским компаниям.


Иллюстрация 1.1.2. Современный мир, геополитически «аналогичный» античному миру III века до н.э. (пояснения – в тексте).

Не кажется ли вам, что в этом альтернативном мире «неправдоподобно много» России? Ну так и в его античном прообразе тоже было «неправдоподобно много» Македонии. Притом Россия хотя бы масштабы имеет, соразмерные мировому господству, тогда как Македония – просто карлик на обочине эллинского мира. У России есть долгая имперская история, тогда как Македония поднялась «из грязи в князи» мгновенно по историческим меркам, и тут же покорила половину цивилизованного мира. Напомню, что творец «македонского чуда», царь Филипп, отец Александра Македонского, в молодости был заложником в плену у Фив, далеко не самого значительного города Эллады. А сама Македония в тогдашней системе государств трактовалась примерно как сегодня Украина - слабое и рыхлое полузависимое образование, не имеющее устойчивой традиции преемственности власти, задешево используемое то той, то другой зарубежной державой. Человек, не знающий, что произошло с эллинским миром после 370 года, и что произошло с нашим миром после 1916 года, рассуждая строго рационально, скорее согласился бы считать правдоподобной карту мира на рисунке 1.1.2 (кроме, разве что, ацтеков), чем историческую карту эпохи эллинизма. Для эллина эпохи Перикла перспектива завоевания Македонией Эллады и Персии в 350-320 гг. до н.э. была не менее фантастичной, чем для нас – перспектива завоевания Украиной Евросоюза и России вместе взятых.


Иллюстрация 1.1.3. Филипп II Македонский (382-336 гг. до н.э.). Его можно было бы назвать античным аналогом Петра I, если бы Петру после Полтавы удалось завоевать всю Европу, до Гибралтара, а его сыну – всю Азию, до Индийского океана.

Впрочем, возможно, эти две карты не являются вполне независимыми. Что, если солидарное (несмотря на войну) решение всех западных держав ликвидировать Россию в 1917 году было принято на основании изучения опыта эллинизма? Элиты Запада, оценив русский потенциал в конце 1916 года, приняли всерьез аналогию «Россия=Македония», просчитали возможные последствия и пришли к чему-то вроде карты 1.1.2. И ужаснулись, и решили смести Российскую Империю с мировой шахматной доски (на эту тему любит рассуждать Дмитрий Галковский).

Скандальное вышвыривание эллинов с политического Олимпа их собственной цивилизации можно разделить на два отдельных скандала. Более заметный – финальный успех Рима, победившего все державы, где правила греко-македонская элита. При этом последняя была не инкорпорирована в римский нобилитет, а, в основном, вытеснена с верхнего уровня власти и утрамбована до уровня муниципалитетов. Но этому предшествовал более ранний скандал, когда эллины («первосортные» эллины) потерпели позорное поражение не только в деле гегемонии, но даже в элементарной задаче строительства собственной эллинской державы, способной всерьез добиваться этой гегемонии.

Сбой у эллинов произошел еще на этапе объединения отдельных полисов в крупное и стабильное государство. То, что удалось сделать Риму, объединившему «железом и кровью» Италию, и Карфагену, подчинившему все финикийские колонии Западного Средиземноморья, не удалось сделать ни одному греческому полису. Объяснять этот факт ущербностью самого полиса как политической формы (как часто делают) нелепо, поскольку преуспевшие в государственном строительстве Рим и Карфаген тоже были типичными полисами (недаром Аристотель включил анализ политической системы Карфагена в свою «Политику»). Среди собственно греческих полисов тоже были такие, которые успешно переросли «природный» полисный масштаб, доразвивались до масштаба «маленькой страны» и, опираясь на это, пытались выстроить полноценную Державу.

По опыту римской истории можно судить, что переход от «точечного полиса» к городу-государству, контролирующему целый регион с множеством населенных пунктов, - задача не менее сложная, чем последующее превращение уже готовой «малой страны» в Державу. За прочное объединение Лациума Рим бился первые четыре сотни лет своей истории (до 338 г. до н.э.), после чего на покорение всей Италии у него ушло чуть больше полувека, а еще через столетие он был уже бесспорным гегемоном всего Средиземноморья. Среди греческих полисов имелось по крайней мере два, которые самый трудный для полиса «экзамен» на региональную консолидацию сдали гораздо раньше Рима.

Даже человек, имеющий самое поверхностное представление об истории античного мира, вспомнит, что до македонского завоевания в Древней Греции было две значительных Силы – Афины и Спарта, и внутриэллинские разборки происходили в основном между ними. А почему Афины, почему Спарта? Чем таким они выделялись из ряда остальных полисов? Обычно их достижения объясняются выдающимся политическим строем (Афины всех побивали своей демократичностью, а Спарта – системой патриотического воспитания юношей). Но непосредственная причина величия Афин и Спарты более прозаична: это единственные два полиса Греции, которые сумели централизовать свою историческую провинцию, свой регион до степени унитарного государства. Это и подняло их на ступеньку выше в иерархии греческих полисов.

Афиняне, по легенде, сделали это еще до Троянской войны путем синойкизма, т.е. объединения всей Аттики в единый полис. Это деяние приписывается легендарному Тесею. По словам Плутарха («Тесей»):

«После смерти Эгея Тесею запала в душу великая и замечательная мысль – он собрал всех жителей Аттики, сделав их единым народом, гражданами одного города, тогда как прежде они были рассеяны, их с трудом удавалось созвать, даже если дело шло об общем благе, а нередко между ними разгорались раздоры и настоящие войны. Обходя дем за демом и род за родом, он объяснял повсюду свой план, простые граждане и бедняки быстро склонялись на его увещания, а людям влиятельным он сулил государство без царя, демократическое устройство, которое ему, Тесею, даст лишь место военачальника и стража законов, в остальном же принесет всем равенство, – и одних сумел уговорить, а другие, страшась его отваги и могущества, к тому времени уже немалого, предпочли уступить добром, нежели покориться принуждению. Итак, разрушив отдельные пританеи и дома совета и распустив местные власти, он воздвиг единый, общий для всех пританей и дом совета в нынешней старой части города, город назвал Афинами и учредил Панафинеи – общее празднество с жертвоприношениями».

Все малые города Аттики – Марафон, Элевсин и др. – в классическую эпоху были лишь населенными пунктами, но не отдельными полисами. Впоследствии гражданское единство Аттики было усилено реформами Клисфена, который, в политическом смысле, перемешал исходные аттические племена и микро-регионы.

«Унитарное государство масштаба Аттики являло собой достаточно необычный пример на фоне большинства других греческих областей даже и тех, что не имели разделения по племенному признаку: беотийцы, аркадяне и фессалийцы вполне осознавали племенную общность внутри каждой из этих групп, но не были сплочены политически на аттический манер». (Кембриджская история Древнего Мира. Т.III. Ч.3. Гл. 43)

[E.P. Iphan]

ГЛАВНАЯ ЗАГАДКА ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ (продолжение 1)


Спартанцы же поступили проще и жестче. Дорийские поселения центральной части Лаконики, объединившиеся ок. IX-VIII вв. до н.э. в крупный полис Спарта, путем грубого принуждения навязали свою власть остальным поселениям страны и прервали их развитие из деревень в полноценные полисы. Жители тех поселений, которые находились в плодородной части страны, были превращены в крепостных-илотов, коллективную собственность граждан Спарты. А жители пограничных, горных и прибрежных поселений получили статус «периэков» (буквально - «окраинцев»): они лишились политических прав, но сохранили частногражданские права, общинное самоуправление и были обязаны Спарте военной службой. На войне «окраинцы» использовались как «пушечное мясо». В зарубежных экспедициях контингенты из неполноправного населения Лаконики обычно многократно превышали собственно спартанское воинство. Нередко настоящие спартанцы в «спартанской армии» были представлены лишь высшим командным составом. Большинство военнообязанных спартиатов, как правило, оставались дома и играли роль «заградотряда», охраняя господство Спарты над Лаконикой (включая города и семьи тех, кого они отправили воевать). Впоследствии Спарта присоединила к Лаконике Мессению, превратив ее население частью в периэков, частью - в илотов.

Ни одна другая крупная историческая область Древней Греции не достигла сравнимой с Афинами и Спартой степени централизации. Например, Беотия, по своему потенциалу вполне сравнимая с Лаконикой и Аттикой и расположенная в стратегическом центре континентальной Эллады, так до самого конца и осталась конфедерацией отдельных мелких полисов под гегемонией Фив. Многие из этих полисов (например, Платеи) вели самостоятельную международную политику и систематически восставали против Фив (при поддержке соседей). Соседи, когда появлялась такая возможность, активно влезали во внутренние дела Беотии и не раз принуждали Фивы распускать свою конфедерацию. Поэтому, несмотря на короткий всплеск могущества в середине IV века, Беотия так и не смогла перейти к этапу строительства собственной державы, по примеру Афин или Спарты. Она уперлась в неспособность централизовать себя хотя бы в масштабах «столичной области».


Иллюстрация 1.1.4. Стандартная карта континентальной части Древней Греции. Цветная раскраска представленных «лоскутков» у неискушенного читателя может вызвать иллюзию, что здесь изображены «малые страны». На самом деле здесь только две малых страны: Аттика и Лаконика (включая прочно оккупированную Мессению). Во всех остальных раскрашенных областях (за исключением «моно-полисных», типа Коринфа и Мегар), настоящими государствами являются отдельные точки-полисы, и они далеко не все нанесены на эту карту).

Итак, Спарта и Афины в V веке стали господами греческого мира, потому что заранее вырастили свои города-государства до размеров «маленькой страны», и потому что всячески препятствовали другим греческим областям сделать то же самое. Спартанский «национал-социализм» и афинская «социал-демократия», которым обычно приписывают успехи этих стран, были лишь следствием этого. Будучи крупными и независимыми, Афины и Спарта могли позволить себе «беситься с жиру» и устраивать социальные эксперименты. Тогда как более мелкие государства были вынуждены согласовывать свою внутреннюю политику с волей гегемонов, которые постоянно в нее влезали. Другие потенциальные «маленькие страны» Эллады или остались децентрализованными, разделенными между разными полисами, или изначально были слишком маленькими. Впоследствии, уже в эпоху эллинизма, грекам удалось создать еще две «полу-державы»: Этолийский союз и Ахейский союз. Но это оказалось пределом возможностей для «чистокровных» эллинов. Попытка вырастить чисто эллинскую «маленькую страну» до размеров Державы во всех случаях была абортирована. И причиной тому были не внутренние проблемы полисного строя, а перипетии международной политики (подробнее об этом мы поговорим в следующей «серии»).

Кто-то может сказать, что греки потом наверстали свое, опираясь на македонян, как на объединителей Эллады. Македонские династии, правившие миром, активно инкорпорировали эллинов в правящий слой своих окраинных империй. Да и на самих македонян можно смотреть как на окраинную разновидность эллинов. Это, как минимум, полу-эллины, то ли в силу давней метисации и аккультурации, то ли в силу изначального родства. Язык их был крайне близок к эллинским диалектам, - во всяком случае, греки его могли понимать без перевода, примерно как русские понимают малороссийский суржик (и относились греки к македонскому диалекту так же свысока, как русские – к украинскому). Царская династия Македонии – Аргеады - прямо возводила свои корни к эллинским героям (и городу Аргосу). Так что эллины, пусть и расширенные до общности с «второсортными» македонянами, утратили свое место в мировой политической элите только в эпоху римского завоевания, не раньше. И если сама Македония на протяжении эллинизма более-менее оставалась национальным государством македонян, то в Египте Птолемеев и Сирии Селевкидов греки не имели ограничений на социальный лифт и были с македонянами вполне на равных. Впрочем, нужно понимать, что речь идет об индивидуумах эллинского происхождения, о мигрантах, удачно вписавшихся в «американский истеблишмент» или в «корпоративную элиту ост-индских компаний». Собственные эллинские государства с их старыми элитами в эпоху эллинизма были отстранены от «Большой Игры» и допускались только до уровня региональной политики.

Неудачливость эллинов в державном строительстве представляет некоторое нарушение аналогии с Европой Нового времени. Пусть европейские державы упустили из рук всемирную гегемонию, но они, по крайней мере, выросли до уровня крупных и прочных Держав, отнюдь не эфемерных и продолжающих существование даже сегодня. Аттика и Лаконика, даже с поправкой на меньший размер греческого мира, это аналог Голландии или Швейцарии, но не Британии или Франции. Представьте, что в Западной и Центральной Европе не сложилось ничего крупнее Голландии и Швейцарии. Голландия сильна своим флотом и торговлей, Швейцария – своей пехотой и поддержкой итальянских торговых полисов, и все общеевропейские войны за лидерство идут между ними. А потом пришла Россия и «навела порядок»…

Аналогия античной и новой истории может быть более полной, если мы совершенно откажемся от эллинского расизма. Эллиноцентричная версия античной истории подобна варианту, когда Третий Рейх победил и заставил всех перетолковать европейскую историю в духе своей германо-арийской расовой теории. Само название - «Греко-Римская» цивилизация, «Греко-Римский» мир, - подталкивает нас к нетолерантной мысли о том, что аналог «Европы» в те времена - только греки и римляне (как исключение), а остальные народы Средиземноморья - просто «азиатская и варварская периферия», «неполноценные». Возможно, это не столь уж правильный взгляд. Представьте себе, что историки XXX века нашу новоевропейскую цивилизацию будут называть «Итальяно-Американской» или даже «Ватикано-Голливудской». С одной стороны, в этом есть резон, поскольку итальянские города-государства и базирующаяся в Риме Церковь заложили основы новой Европы, а американцы придали западной цивилизации окончательную огранку и, не без помощи Голливуда, навязали себя всему человечеству в роли господ и культуртрегеров. Но допустимо ли на этом основании вышвыривать из европейской цивилизации Испанию, Францию, Германию и Россию как нечто малозначащее или даже «азиатское»? В античной истории Карфаген, Этрурия и Македония стали жертвами такого подхода. Между тем, политическое и культурное влияние Этрурии на ранний Рим прослеживается не хуже, чем влияние Франции на ранние США или русской театральной культуры – на американский кинематограф.

С точки зрения исторической аналогии, правильнее считать, что все народы античного Средиземноморья, проявившие склонность к полисному строю жизни и включенные в единую сеть обменов, составляют единую цивилизацию. Просто она была разбита на несколько культурных ареалов: эллинский, западно-финикийский, этрусский, италико-латинский и т.д., при, конечно, основополагающей роли эллинского компонента, развившегося раньше, проникшего повсюду и связавшего эту цивилизацию в единое целое. Сопоставлять с современной Европой нужно все эти «нации» в совокупности, а не одну только Грецию. Сама Греция при этом становится аналогом ренессансной Италии. И теперь уже нас не слишком удивляет, что она, как и Италия в Новое время, осталась разделенной на враждующие города-государства и стала объектом внешнего завоевания. Македония при таком раскладе - аналог Испании или Франции (а не России). Карфаген - Голландии или Британии (а не Японии). Дальше в игру поверхностных аналогий мы углубляться не будем, потому что смысл здесь имеет лишь прояснение и более корректная формулировка нашей исходной проблемы. Даже в случае Карфагена, следует вести речь о переносе центров власти на собственную периферию одной и той же цивилизации, а не «куда-то к чужакам».

[E.P. Iphan]

ГЛАВНАЯ ЗАГАДКА ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ (продолжение 2)

существует явная тенденция к переносу власти из центрального очага цивилизации на ее собственную разрастающуюся периферию. Центральная зона цивилизации почему-то утрачивает могущество и атомизируется в военно-политическом отношении, а решающее значение начинают играть «периферийные монстры», возникшие под ее влиянием. И эта тенденция продемонстрирована как в античную эпоху, так и в новоевропейскую. Чем это можно объяснить, и какой смысл в этом может быть заключен?

Можно придумать немало интересных «сложных» объяснений этого феномена. Например, объяснить это в романтическом ключе Арнольда Тойнби. Пограничное положение может превратиться в «Вызов», который заставляет цивилизацию напрячь свои творческие силы и породить достойный «Ответ». Опасное окраинное положение как бы закаляет державу, поддерживает ее в тонусе и стимулирует рост силы. В новоевропейской истории яркие примеры тому – Испания и Австрия, выросшие из крошечных княжеств в огромные империи, защищая границы Европы от экспансии исламских держав. Тогда как внутренние державы цивилизации, расслабляясь в довольстве и безопасности, утрачивают волю к экспансии.


Иллюстрация 1.2.1. «Проблемы с индейцами на римском фронтире». Отрубленная голова в руке у галла принадлежит великому Гаю Фламинию (265-217 гг. до н.э.) - римскому политику из низов, укротителю галлов и «народному» консулу. Фламиний, вопреки большинству Сената, поддерживал политику экспансии в сторону северного фронтира и массовую колонизацию северо-западного побережья Адриатики, отвоеванного у галлов. Он построил Фламиниеву дорогу, которая связала Рим с этим регионом и навсегда закрепила римское присутствие в Северной Италии. Погиб в битве с Ганнибалом при Тразименском озере от руки отомстивших ему галлов. Этот «славный» момент в 1882 году был изображен на картине французского художника Жозефа-Ноэля Сильвестра (1847–1926). Французы, раздавленные Германией, в ту эпоху искали любые поводы для патриотического экстаза. Удивительно, что «потомок гордых галлов» не пририсовал Фламинию голову ненавистного Бисмарка.

В нашем случае это объяснение не слишком подходит, поскольку «напряжение границы» и связанный с этим «вызов» наибольшую интенсивность могут иметь как раз для центральных держав цивилизации, вынужденных обороняться со всех сторон. И наоборот, варварская окраина часто не представляет серьезной угрозы. Выигрывают страны, для которых пограничное положение является не столько проблемой и «вызовом» (в смысле Тойнби), сколько бонусом и подарком. Даже Испания, о которой мы упоминали, возвысилась над Европой прежде всего за счет легко доставшейся американской «находки», - не благодаря, а вопреки необходимости постоянно воевать с мусульманами в Средиземноморье.

Более содержательное объяснение нашей загадки предложил Дмитрий Галковский (в ходе дискуссий в своем блоге). В грубом приближении, его версию можно свести к концепции «преимущество отстающего». Государства на периферии основываются «под ключ» или, как минимум, пользуются услугами «старых спецов», поэтому их политическая организация учитывает весь накопленный опыт, заранее избегает тех ловушек и подножек, с которыми сталкивались старые страны, вынужденные учиться исключительно на собственном опыте. Скажем, для первых «самозародившихся» полисов огромной проблемой было подчинение мелких соседей и сплавление прилегающей территории в «малую страну», а новое государство может быть сразу основано в формате целой страны, где все поселения, кроме столицы, изначально закладываются не как самостоятельные полисы, а как управляемые свыше населенные пункты.

Новое государство, создаваемое на окраине, может «с чистого листа» вводить наиболее эффективную на текущий момент модель управления, допускающую максимально крупный масштаб. В старых полисах, развивавшихся постепенно и органически, этому нередко препятствуют сложившиеся политические традиции. В итоге «каждый новый колонизационный шаг сопровождался возникновением всё более крупных и современных государственных образований. К моменту формирования итальянской пентархии (Венеция-Милан-Рим-Генуя-Флоренция), её окружали примитивные, неопытные, но гораздо более крупные и в государственном смысле более организованные марки: Испания, Франция, Бавария. Через некоторое время возникли марки второго круга: Англия, Швеция и Дания, Пруссия, Саксонская Польша, Австрия. А затем марки уже за пределами Европы. Это Америка и Россия». (<a href="http://galkovsky.livejournal.com/36320.html" rel="nofollow" target="_self" style="text-decoration: none; color: rgb(0, 115, 153); font-family: ProximaNovaRegular, Helvetica, sans-serif; font-size: 15px; font-style: normal; font-variant: normal; font-weight: normal; letter-spacing: 0.149999991059303px; line-height: 14px; orphans: auto; text-align: left; text-indent: 0px; text-transform: none; white-space: normal; widows: 1; word-spacing: 0px; -webkit-text-stroke-width: 0px; background-color: rgb(255, 255, 255);">См. блог Галковского, Запись №140) Мощь новой страны первоначально обнуляется неопытностью новой элиты и контролем со стороны метрополии. Но если от этого контроля удается освободиться, то соотношение сил оказывается не в пользу метрополии. И тогда, как в XV веке, французский король марширует в Италию и творит произвол, и изгнать его оттуда можно только при помощи других «окраинных варваров» – испанцев или немцев.

В истории эллинистического мира этой концепции развития более-менее соответствуют только Македония и Карфаген, которые развивались непосредственно на открытом фронтире Средиземноморской цивилизации. (Здесь и далее «открытый фронтир» - зона контакта городской цивилизации с нецивилизованными и относительно недонаселенными областями, пригодными для освоения и колонизации) Риму, если следовать официальной римской историографии, пришлось выстраивать свою державу с нуля, начиная с малого поселка разбойников. В качестве крупной страны Рим был построен отнюдь не сразу и не «под ключ». Да и к открытому фронтиру Риму еще надо было пробиться, захватив окружающие полисы Средней Италии. Римский политический строй также развивался длительное время, методом проб и ошибок, и в конечном итоге произвел такие ноу-хау, которые другим античным полисам были неизвестны. Впрочем, момент трансляции кое-какого старого опыта зафиксирован и применительно к Риму (на чем мы подробно остановимся в свое время), так что концепция Галковского, пусть и частично, на этом примере тоже работает.

В рассуждениях авторов, предлагающих «сложные» объяснениях нашего феномена, несомненно, есть доля истины, и указанные ими причины не могли не сыграть свою роль в возвышении Окраины. Но по зрелом размышлении, напрашивается решение более простое и очевидное. Гораздо более важным бонусом является само по себе периферийное положение, если ему сопутствует бескрайний «открытый фронтир». Эта мысль очевидна для всякого игрока в «Цивилизацию» (до IV версии включительно). Если ваши соперники уперлись друг в друга и в границы континента, а вы имеете возможность продолжать экспансию, то это только вопрос времени, когда вы задавите их массой. Вот, к примеру, что думают сами американцы об истоках своего могущества:

«В момент своего рождения США не имели каких-либо значительных географических вызовов. Система островов-барьеров вкупе с наличием рек предоставляла возможности по проведению стремительной экономической и культурной экспансии по всему Восточному побережью. Прибрежная равнина, в особенности та её часть, которая потом станет Американским Югом, была достаточно широкой и хорошо орошаемой, чтобы позволить устойчивую экспансию городов и фермерских хозяйств. Выбор был ограничен, но и вызовы, стоявшие перед молодым государством, не были значительными. Это не Англия, остров, с ранних пор вкладывающий значительные средства в развитие морского флота. Это не Франция, страна, имевшая три побережья и две сухопутные границы, что заставляло Париж постоянно иметь в виду возможность отражения атак с нескольких направлений. Это не Россия, огромная страна, страдающая от короткого посевного сезона и вынужденная тратить огромные суммы на инфраструктуру, чтобы иметь возможность прокормить себя. Вместо этого в первые несколько десятилетий США имели возможность развиваться в относительной безопасности. Не было необходимости в постоянном беспокойстве по поводу любых значительных военных или экономических вызовов, таким образом, не требовалось содержание большой армии. Все силы молодой страны были направлены на устойчивое развитие». (Stratfor. «Геополитика США». В переводе Дмитрия Медведева)

После быстрого освоения прибрежной полосы, американцам достался еще более роскошный открытый фронтир в размере целого континента, за который пришлось вести войну только с несчастными индейцами и слабой Мексикой. «Луизианская покупка, Национальное шоссе и Орегонский путь вместе обеспечили самую масштабную и быструю культурную экспансию в истории человечества. Весь процесс от начала и до конца потребовал меньше 70 лет». (Тот же источник)


Иллюстрация 1.2.2. В то время как Европа «щелкает клювом», американцы осваивают бескрайний открытый фронтир, ядро которого составляет самая большая на планете речная транспортная система с идеальными условиями для земледельческой колонизации.

Государства никогда не существуют сами по себе, но всегда в рамках системы, где идет жесткая борьба за равновесие сил. Нарушитель баланса встречает тотальное сопротивление со стороны других участников «Большой Игры», и в итоге устанавливается «система сдержек и противовесов», увековечивающая политическую раздробленность центрального ядра цивилизации. Это мы видели в Греции классического периода и в Италии XIV-XVI вв. Страны периферии, возникая, тоже подключаются к этой системе, на них натравливают другие страны периферии, их стремятся ослабить, расколоть на части (как США в 1861-65 гг.) и т.д. Но если некоторые из них растут в сторону бескрайнего открытого фронтира и могут использовать его ресурсы, то баланс просчитать гораздо сложнее. Труднее и ограничить их экспансию в сторону фронтира. И если баланс сил центральных держав цивилизации их старые соперники могут просчитать с математической точностью, то в отношении стран периферии неизбежно возникают ошибки. Результатом этих ошибок может быть резкое усиление одной из таких стран, которое радикально ломает сложившийся баланс сил. Здесь может сыграть роль и человечески фактор: увлекшись сведением старых счетов, проигравшие страны (из числа центральных держав) могут сознательно попустительствовать резкому усилению периферийного монстра, желая любой ценой напакостить старому врагу.

В античном мире одна из таких ошибок привела к внезапному (за 1 поколение) усилению Македонии, так что полисы Старой Эллады даже всем скопом уже не смогли ей противостоять. Другая ошибка (или даже серия ошибок) привела к доминированию Рима. Если мы посмотрим на карту Эллады IV в. до н.э. или на карту Средиземноморья в III вв. до н.э., то увидим, что именно эти две Державы имели максимально открытый фронтир, по сравнению со своими конкурентами (в каждую эпоху). Например, Карфаген был ограничен Океаном и Пустыней, так что в промежутке между двумя войнами с Римом ему пришлось расширяться «вбок», по Пиренейскому полуострову, «на глазах у Рима», что вызвало своевременную реакцию последнего. Неизвестно, как сложилась бы история, если бы Сахара была «бескрайней украинской степью», и Карфаген мог свободно расширяться вглубь Африки.

Внешний Фронтир Державы Селевкидов утыкался в горы Кавказа, в пустыни Аравии и Средней Азии. Египет Птолемеев вообще не имел приличного фронтира. Впрочем, применительно к этим двум державам, основанным по модели Британской Ост-Индской Компании, вообще некорректно вести речь о «фронтире» в американском понимании этого термина. Цивилизационным «фронтиром» была вся их внутренность, кроме столичных центров и небольшого количества эллинских городов, откуда европейцы контролировали огромные азиатские провинции. Причем в большинстве этих провинций уже существовала высокая плотность населения и собственная городская цивилизация, что препятствовало сплошной европейской колонизации и грозило восстаниями покоренных элит. Последний фактор, в конечном итоге, подточил мощь Египта, а державу Селевкидов привел к полному краху.


Иллюстрация 1.2.3. Внутренняя городская колонизация в эпоху эллинизма на захваченных европейцами территориях Африки и Азии. Настоящим «фронтиром» держав Птолемеев и Селевкидов была сама внутренность этих империй. Карта изуниверситетской коллекции историка Ian Mladjov.

Напротив, в римский (после завоевания Средней Италии) и македонский открытые фронтиры входила вся неохваченная эллинизмом масса Европы, лишенная полноценной государственности и населенная разрозненными племенами варваров. Плотность населения в этих регионах была невысока (сравнительно с Италией и Македонией), благодаря отсутствию городов (и связанных с ними источников существования), архаичным приемам хозяйствования и бесконечным межплеменным войнам. Такой фронтир, временами, мог создавать проблемы, когда оттуда вдруг вываливались орды агрессивных захватчиков, но и бонусов он давал не меньше. Любопытно, что даже исход соревнования между самими Римом и Македонией можно было предсказать, сравнивая потенциалы их фронтиров. Римский фронтир (включая Галлию и Иберию) был более окультуренным и цивилизованным, более пригодным для использования, чем македонский, где к северу от Фракии начиналась уже совершеннейшая дичь и глушь с плохими климатическими условиями. При этом римлянам (из-за Альп) проще было обороняться от «сюрпризов», преподносимых фронтиром, тогда как Македония была «открыта всем ветрам». В этом смысле хорошие шансы на победу Рима (как и Америки впоследствии) можно было предсказать, исходя из чисто геостратегических соображений.


Иллюстрация 1.2.4. Перспективы движения внешних фронтиров ведущих держав эпохи эллинизма на 264 г. до н.э. Стрелками показаны потенциальные направления экспансии в сторону открытого фронтира. Стрелка, выходящая непосредственно из Рима, - примерный маршрут Фламиниевой дороги. Исходник для этой карты взят из университетской коллекции историка Ian Mladjov.

Возвышение Македонии и Рима историки (в том силе античные) склонны объяснять внутренними причинами, внутренней силой этих государств, сравнительно с конкурентами. Но опыт новой европейской истории, когда слабейшие поодиночке страны, собравшись скопом, сдерживали экспансию сначала Испании, потом Франции, говорит о том, что любая «суперсила» может быть обуздана дипломатией, жестко ориентированной на сохранение «европейского баланса». Греческая история с середины V по середину IV вв. до н.э. свидетельствует о том, что политикам Эллады тоже была не чужда стратегия сдержек и противовесов. И она в 371-355 гг. до н.э. привела к торжеству слабейших полисов, к окончательному разрушению спартанского и афинского имперских проектов, к абортированию беотийского великодержавия. То, что в этот миг триумфа «европейского равновесия» вдруг «выскочила» Македония, было просто технической ошибкой, - не просчитали, не додавили вовремя. И причина (помимо эллинского презрения к «полуварварам») - именно в периферийном положении Македонии, которое, с одной стороны, позволяло долгое время скрывать истинный потенциал державы, а с другой стороны, затрудняло стороннее воздействие на нее.

Крах собственной эллинской великодержавности произошел еще до восхождения Македонии. Он имел две главные причины. Первая - слишком усердное стремление эллинов к равновесию сил. Эллинские полисы и малые страны всегда с готовностью объединялись, чтобы сокрушить мощь наиболее сильного и активного претендента на господство. Вторая причина - политика Персидской Империи, которая всегда обеспечивала фрондеров финансами, а иногда и прямой военной поддержкой. Два этих фактора в совокупности к середине IV века привели эллинский мир к полной военно-политической атомизации.

Хронология последних десятилетий эллинских потуг на великодержавие:

371 г. до н.э. – начало распада спартанской гегемонии после поражения Спарты при Левктрах. Уже через год вражеские войска вторглись в Лакедемон, а от Спарты откололась даже Мессения.

362 г. до н.э. – абортирование потуг на великодержавие со стороны Фив после «ничейной» битвы при Мантинее, где погиб фиванский «Боливар» Эпаминонд.

355 г. до н.э. – распад Второго Афинского Морского Союза, после восстания союзников, за спиной у которых стояла Персия.

338 г. до н.э. – Македония разгромила общегреческую коалицию при Херонее и подчинила себе всю континентальную Элладу (кроме Спарты).

Важно, что в событиях 371, 362 и 355 гг. Македония не участвовала, оставляя возможность грекам «укрощать» друг друга, а потом пришла уже на готовое.

Для иллюстрации еще раз обратимся к последним страницам «Греческой истории» Ксенофонта, где автор удрученно рассказывает о последствиях битвы при Мантинее (362 г. до н.э.) между двумя крупнейшими коалициями полисов, одну из которых возглавляли Афины и Спарта, вторую – Фивы:

«Эти события привели таким образом к последствиям прямо противоположным тем, которые ожидались всеми людьми. Здесь собралась вместе почти вся Греция и выступила с оружием в руках друг против друга; все ожидали, что если произойдет сражение, то те, которые победят, получат в свои руки власть над Грецией, а побежденные подчинятся им. Однако, по воле божества случилось так, что обе стороны, как победители, поставили трофей и ни те, ни другие не в силах были воспрепятствовать противникам сделать это; обе стороны, как победители, выдали противникам трупы, заключив для этого перемирие, и обе же стороны, как побежденные, согласились на это. Далее, обе стороны утверждали, что они победили, и тем не менее ни одна из сторон не приобрела после этой битвы ни нового города, ни лишней территории или власти по сравнению с тем, что она имела до этого боя. Это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде».

Вот именно на этом фоне начала восходить Македония, которую, в пылу междоусобной борьбы, эллины оставили в покое. То же самое можно сказать о Риме. Славословия эллинистических интеллектуалов по поводу «идеальной Римской конституции» - лишь попытка скрасить унизительный и глупый проигрыш «старых денег» перед лицом «новых варваров». Державы Восточного Средиземноморья, виртуозно борясь за равновесие сил в своем «лягушатнике», проморгали рост периферийного «суперхищника». Бездарно упустили те несколько десятилетий в первой половине III века, когда потенциал Рима уже стал очевиден, но еще сохранялась возможность поставить его в рамки. Ту же самую ошибку сделали европейцы в XX веке в отношении периферийных США. Хотя, казалось бы, уж Европа-то «собаку съела» в полутысячелетней борьбе за равновесие сил.

[E.P. Iphan]

ГЛАВНАЯ ЗАГАДКА ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ ГЕОПОЛИТИКИ (продолжение 3)

слом баланса сил и появление с периферии цивилизации гегемона, который внезапно всех подминает под себя, является следствием не каких-то особых достоинств гегемона (хотя и они являются фактором игры), а исключительно ошибок, совершаемых старыми державами. Главные источники этих ошибок – зацикленность старых игроков друг на друге и неучтенные бонусы, которые будущий гегемон получает в силу своего периферийного положения. Расплатой за эти ошибки (и в античности, и в наше время) становится тот печальный факт, что Лидером и, фактически, «Хозяином» цивилизации становится ее «Украина». То есть, далеко не самая культурная страна, усвоившая культурный код данной цивилизации лишь поверхностно и в самых примитивных его проявлениях, и навсегда «застывшая» в фазе освоения фронтира. Рим был победившей «Украиной» Античной цивилизации; США являются победившей «Украиной» новой европейской цивилизации. Под руководством «украинцев» цивилизация неизбежно отклоняется от своего истинного пути развития, теряет творческий импульс, волю к жизни, загнивает и заживо разлагается.

Важно, что и в античном, и в нашем случае, Гегемоном стала не просто одна из «украин», а самая периферийная «украина» данной цивилизации, с наиболее открытым фронтиром. Нормальные периферийные страны в конце концов «утыкаются» в конечность фронтира и перестают быть «украинами» - «берутся за ум». Они сменяют экстенсивный рост на внутреннее развитие, «дозревают» до взросления, отказываются от дешевой «культурной самостийности», приобщаются ко всему спектру культурных сокровищ старой цивилизации и затем движут ее вперед. Пример тому - Германия, которая изначально была «варварской окраиной» Европы, но под конец, зажатая со всех сторон, стала ее культурным лидером и символом самой «европейскости». Но самая дальняя «украина» цивилизации, с самым роскошным фронтиром, рискует «проскочить» момент взросления. Это происходит, если по ходу освоения фронтира «Украина» резко усиливается и получает возможность неограниченной экспансии в отношении центра цивилизации, - как бы продолжая «продвигать фронтир», но уже в другую сторону. Внутренняя потребность «разукраиниваться» при этом исчезает, и элита этой страны, уже достигнув мирового лидерства, так и остается с подростковым «украинским» набором приоритетов. Ничего, кроме тупой экспансии и раздувания собственного «незалежного пупизма», она не умеет. Задачу продвижения цивилизации на новый уровень она может осознать и исполнить лишь в наиболее примитивном формате («кладите больше заварки»).

«Украинское» перерождение будущего гегемона лучше всего зафиксировано на примере США. Характерно, что американцы осознали себя «нацией фронтира» именно в тот момент, когда фронтир, собственно, уж закончился, и США в своей экспансии уперлись в волны Тихого океана. Казалось бы, все: экспансия закончилась, пора остановиться, осмотреться и из «пионеров фронтира» переквалифицироваться в «глубокомысленных немцев». Но американская интеллигенция распорядилась иначе. Она решила «остановить мгновение» и зафиксировать национальный характер американцев в том самом «казачьем» формате, в каком он сложился в эпоху освоения фронтира.


Иллюстрация 1.3.1. Фредерик Джексон Тёрнер (1861-1932) – историк и этнограф, изобретатель американской национальной идеи. Благодаря ему американцы осознали себя «Украиной forever» - «нацией фронтира».

Инициатором этой «заморозки» выступил историк и этнограф Фредди Тёрнер (Frederick Jackson Turner). В 1893 году он написал свою знаменитую статью «Значение фронтира в американской истории», где связал воедино процесс освоения фронтира и формирование национального характера Америки (статья была развернула в книгу). Впоследствии многие выводы Тёрнера историческая наука опровергла, но к тому времени они уже прочно вошли в саму ткань американской национальной идентичности. Вот несколько характерных цитат, представляющих собой гимн «казацкому опрощению»:

«Своеобразие американских институтов заключается в том, что они были вынуждены приспосабливаться к изменениям расширяющегося народа, к изменениям, которые включают пересечение континента, победу над дикой природой и экономико-политическое развитие в каждом районе – от примитивных условий фронтира к сложной городской жизни. …развитие Америки – это не просто движение по одной линии, но возвращение к примитивным условиям на постоянно продвигающейся линии фронтира и новое развитие этой территории. На фронтире общественное развитие постоянно начиналось заново. Это вечное перерождение, эта текучесть американской жизни, это расширение на запад с его новыми возможностями, постоянное соприкосновение с простотой примитивного общества порождает силы, пробладающие в американском характере».

«В заселении Америки мы наблюдаем, как европейская жизнь вошла на континент и как Америка изменила и развила эту жизнь, как Америка ответила Европе. …Фронтир – линия очень быстрой и эффективной американизации. Колониста подчиняла дикая местность. Он представал перед ней европейцем – в одежде, производстве, инструментах, способах передвижения и образе мыслей. Она вытаскивала его из железнодорожного вагона и усаживала в берёзовое каноэ. Она сдирала с него цивилизованное одеяние и облачала его в охотничью рубашку и мокасины. Она прятала его от чероки и ирокезов в бревенчатой хижине и окружала его индейским частоколом. Вскоре он прекращал сажать кукурузу и рыхлить землю острой палкой. Он издавал боевой клич и брал скальп самым что ни на есть индейским способом».

Для Тёрнера «сдирание скальпов» и общее одичание фронтирменов (когда даже палка-копалка становится излишеством), - это не просто преходящий исторический эпизод, а нечто фундаментальное, заложившее основы всего американского образа жизни, включая американский индивидуализм и свободолюбие, американскую демократию и экономический либерализм. Из того же источника проистекают навязчивый американский прагматизм, пренебрежение «высоколобой» культурой и постоянная готовность к насилию.

«Двигаясь на запад, фронтир становился всё более и более американским. Как последовательный ряд оледенений создаёт последовательный ряд конечных морен, так каждый фронтир оставляет за собой свои следы. Когда район становится заселённым, он продолжает нести в себе характеристики фронтира. Таким образом, продвижение фронтира означает непрестанный уход от европейского влияния, непрестанный рост независимых американских особенностей».

«Условия жизни на фронтире породили интеллектуальные черты чрезвычайной важности. …Эти черты, хотя и ослабленные, сохраняются как пережитки в местах их происхождения, даже если социальная организация достигла более высокой стадии. Американский интеллект обязан фронтиру своими потрясающими характеристиками. Это грубость и сила, соединённые с остротой и любознательностью. Это практический, изобретательный склад ума, способность быстро найти подходящие средства. Это умение разобраться в мире материальных вещей, нехватка художественности при склонности к эффектному завершению. Это безрассудность, возбудимость, энергичность. Это преобладающий индивидуализм, который может быть и добром, и злом. Это бодрость и восторженность, которые приходят со свободой. Всё это черты фронтира или черты, порождённые существованием фронтира».

Вместо того чтобы относиться к колонизационной стадии своей страны как к необходимому эпизоду, антикультурные последствия которого теперь необходимо преодолевать, американцы решили поставить порожденный ею «казацкий менталитет» во главу угла своей национальной идентичности. В своей статье, а затем и книге, Тёрнер затратил много усилий, доказывая, что для развития американской системы опыт пионеров на американском Западе дал больше, чем политические и культурные традиции первых штатов, расположенных на атлантическом побережье.

«Штаты фронтира, которые вошли в Союз в первой четверти его существования, вошли в него с демократическим избирательным правом. Они могли воздействовать на более старые штаты, жителей которых они привлекали. Существенным стало расширение избирательного права. Именно западный Нью-Йорк заставил расширить избирательное право на конституционном конвенте этого штата в 1821 году. Именно западная Виргиния вынудила приморский регион утвердить более либеральные положения об избирательном праве в конституции 1830 года и дать региону фронтира более пропорциональное представительство по сравнению с приморской аристократией. Восход демократии как действенной силы начался при Джексоне и Уильяме Генри Гаррисоне. Он означал триумф фронтира – со всеми его хорошими и плохими качествами. Интересную иллюстрацию того, каков был характер демократии фронтира в 1830 году, можно найти в уже цитировавшихся дебатах на виргинском конгрессе. Представитель западной Виргинии заявлял:

“Но, сэр, этот джентльмен должен бояться не роста населения на Западе. Переселенцев наделяют силой горный ветер и западные привычки. Они перерождаются – я имею в виду, политически, сэр. Вскоре они становятся работающими политиками. Разница между говорящим и работающим политиком огромна, сэр. Старый доминион издавна славился великими ораторами, выдающимися политическими метафизиками, людьми, которые могут обсуждать самые глубины политической экономии. Потом они возвращаются из Конгресса домой, ложатся спать, и негры обмахивают их опахалом. Политики же из Пенсильвании, Нью-Йорка, Огайо или западной Виргинии в логике, метафизике и риторике не сравнятся с политиками старой Виргинии. Но они имеют то преимущество, что, вернувшись домой, снимают сюртук и начинают пахать землю. Это укрепляет их кости и мускулы, сэр, и сохраняет их республиканские принципы в чистоте и неприкосновенности”».

Таким образом, общественное развитие Америки происходило под давлением одичалых обитателей фронтира, тогда как более цивилизованное и европейское население восточного побережья погрязло в консерватизме. Этот перенос акцента с Востока на Запад США крайне важен. Признание ведущей роли штатов Востока означало бы, что Америка - плод политических и религиозных доктрин, порожденных мыслителями Европы и привезенных в Америку европейскими колонистами первой волны. И наоборот, ведущая роль Запада в складывании США означает рождение американской нации «из стихии народной жизни, «из творчества масс», столкнувшихся с новыми условиями обитания. При первом подходе европейский «софт» поселенцев является безусловной ценностью, которая и породила Америку. Американцы - просто европейцы, которые нашли в Америке пространство для реализации своей вполне европейской мечты. При втором подходе европейские привычки никакой ценности не имеют, это просто балласт, от которого колонисты должны были отказаться, чтобы впитать американскую идентичность как бы из самой матери-земли. Американцы стали самими собой не благодаря привезенному из Европы передовому общественно-политическому софту, а благодаря «казакованию» на фронтире. Тёрнер по праву мог бы «співати» вместе с украинскими патриотами:

«Душу, тіло ми положимъ
за свою свободу
И покажемъ, що ми браття
Козацького роду.
Гей-гей, браття миле,
Нумо братися за діло!
Гей-гей пора встати,
Пора волю добувати!»
(Из гимна Украины)

В конечном итоге за доктриной Тёрнера стоит хорошо знакомое нам «украинское» стремление отделаться от комплекса неполноценности перед родительской цивилизацией, объявляя все свои достижения «самостийными» и отстраняясь от более высокой культуры. Мессианский «пупизм» и непрошибаемое самодовольство американцев – тоже вполне «украинские» феномены. При этом «украинцу» приходится опираться на варварские и одичалые элементы своего исторического наследия (ибо только это по-настоящему отличает его от родительской цивилизации), что крайне затрудняет вертикальное развитие национальной культуры.

Нечто подобное мы находим и у римлян, - не только геополитический «пупизм», но и фиксацию культуры на архаичном варварстве (гладиаторские игры), и даже культ «толстовского опрощения». В эпоху мощного эллинистического влияния римская элита, для компенсации, пропагандировала культ «истинно римского героя-деревенщины» из первых веков римской истории. Такой герой, не обременяя себя культурными излишествами, сразу от сохи идет решать мировые вопросы, а решив, снова возвращался к сохе. Дмитрий Галковский в своем боге любит потешаться над концепцией «гения от сохи», разделяемой украинскими и советскими «сельчанами». Но Украина и СССР здесь в хорошей компании: доктрину «от сохи» можно обнаружить в национальной мифологии Древнего Рима и США.


Иллюстрация 1.3.2. Бедный, но благородный патриций Луций Квинкций Цинциннат (519-439 гг. до н.э.) во время пахоты узнает, что за высокие моральные качества его избрали диктатором Рима. Художник Джованни Баттиста Тьеполо (1696 - 1770). Кстати, именно этот случай породил выражение «от сохи».


Иллюстрация 1.3.3. То же самое в виде комикса. Из книги <a href="http://www.gutenberg.org/files/37657/37657-h/37657-h.htm" rel="nofollow" target="_self" style="text-decoration: none; color: rgb(0, 115, 153); background-color: transparent;">«The Comic History of Rome». (Автор Gilbert Abbott À Becket, художник-иллюстратор John Leech).

«Украинство» в разных культурах может проявлять себя по-разному, но его непременным атрибутом является пренебрежение «высоколобостью» и отрицание элитарности, создаваемой превосходством в уровне культуры. Римская элита охотно приобщалась к великолепной культуре эллинизма, но на создателей культурных ценностей смотрела свысока. «Украинское» мироощущение Рима лучше всего передает часто цитируемый отрывок из «Энеиды» Вергилия (книга VI, пер. С. Ошерова), который был написан на рубеже Республики и Империи:

«Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно –
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных».

Читатель обычно заворожен «гордым величием» вергилиевых строк и смотрит на них через призму доморощенного ницшеанства. На самом деле здесь нужно вообразить себе не гордого ницшеанского Сверхчеловека, а тупорылого украинского начальника типа «вертухай в больших чинах», который сосредоточен исключительно на дележе власти и ресурсов, а на всех, стоящих за рамками этой борьбы, смотрит как на холопов и насекомых. «Вы там внизу копошитесь, что-нибудь изобретайте, развивайте, инновации какие-нибудь, технологии, культур-мультур, а мы, не разбираясь ни в чем и ничем не интересуясь, кроме бабла и власти, будем раздавать руководящие указания». Понятно, что при такой элите, не желающей «марать руки в занятиях быдла», общество неизбежно впадет в застой, а затем и в деградацию. Что и случилось с Римом: никакой загадки в гибели этой империи нет, программа «самоликвидации» была озвучена с самого начала.

Римская элита, устами Вергилия, прямо сформулировала свою «имперскую программу»: «Будемо наглядати, щоб все було тихо, і щоб кожен цвіркун знав свій припічок, а інше нас не чипає». Вся последующая эволюция Империи была запрограммирована в этом решении. Пока еще оставались пустые неосвоенные пространства для внутренней колонизации (в I-II вв.), экономика еще кое-как развивалась в «самобеглом режиме». Но когда пространство для экстенсивного роста было заполнено, цивилизация уперлась в тупик, и некому (с такой элитой) было вывести ее из этого тупика на новый уровень развития.

Американцы, на первый взгляд, представляют совсем другой тип элиты. Американская элита развивала свою страну собственными руками и никогда не брезговала реальным делом: промышленностью, развитием технологий, культурными проектами. Но американский прагматизм и бихевиоризм представляют собой «встроенные ограничители», закрывающие от американцев вертикальное измерение культуры. Я уже писал на эту тему, анализируя философию Джона Дьюи (1859-1952), американского гранд-педагога, который принципиально отверг само измерение «высокой культуры» в ее европейском понимании (см. «Ницшеанство мирового гегемона», гл. 6). А результат налицо: «вакуумная воронка разума и таланта», в которую превратилась нынешняя Америка.

Примерно половина нынешних американцев является потомками германских и романских народов Европы, то есть генетически обладает весьма высоким интеллектуальным потенциалом. К ним была примешана масса других народов, часто тоже неглупых и оригинальных. Интеллектуальный потенциал, плюс колоссальное культурное разнообразие (как стимул и сырье для творчества), плюс экономическое процветание, и все это помножено на общий масштаб Америки (300 миллионов населения), должны были дать такой невероятный взрыв рождения великих людей во всех сферах науки и высокой культуры, что засмущались бы даже Древняя Греция и Италия эпохи Ренессанса. Американская глубинка, как некогда Эллада и Италия, должна была затмить весь мир своей культурой и наукой и стать поставщиком умов и талантов во все страны мира. А вместо этого мы видим обратную картину: Америке не хватает интеллектуалов даже для собственного употребления, и она десятками тысяч ввозит их из всех стран мира. Многие из известных людей, которые создают «лицо» нынешней Америки, являются эмигрантами в первом-втором поколении, а не порождением собственной американской почвы. Это происходит потому, что американская ментальность и американская система воспитания масс включают в себя «дебилятор украинизации», который подрывает потенциал американского народа и не дает ему полностью раскрыться.

Вы спросите: «А как же Голливуд с его тысячами фильмов, посредством которого Америка культурно доминирует по всей планете?» Но тут работает эффект умножения в бесконечном ряду зеркал. Если разобраться, Голливуд - это не так уж много великих режиссеров и актеров, колода которых тасуется от фильма к фильму. Флоренция или Афины в эпохи их расцвета, несмотря на крошечное население и скудные ресурсы этих городов, могли порождать поток талантов, количественно равномощный современной богатейшей и огромной Америке, а качеством - повыше. Это ли не позор?

Не так грубо, как Рим, но и Америка, в силу своего «украинства», тоже поставила себе «потолок возможностей», всей системой воспитания (фундамент которой заложил Дьюи) отталкивая среднего американца от интеллектуализма и «чрезмерной высоколобости», мешая ему превратиться в «старого европейца», в «немца» или «француза». В этой связи стоит напомнить про образ социопатичного «безумного ученого», который закрепился благодаря американской массовой культуре. И про то, что «сословный вес» интеллектуалов в Америке – явно ниже, чем в Старой Европе (Франция, Германия, Британия). Интеллект для американца - это просто элемент сервиса. Он отделен от власти как нечто внешнее ей. Он рассматривается не как «разум», то есть инструмент целеполагания, «законодатель воли», а только как средство для достижения целей, выставленных в рамках бихевиористской системы стимул-реакция. Дьюи, от лица американской интеллигенции, честно заявил, что «разум …все больше и больше шокирует нас своей ненужностью». (в книге «Реконструкция в философии»). Это значит, что американская элита, когда придет нужда, не сможет даже сформулировать те вопросы, которые нужно будет задать интеллектуалам, чтобы перевести человечество на новый уровень развития. В Американской Всемирной Империи, после исчерпания чисто технологических возможностей развития, человечеству будет обеспечен римский застой и римское вырождение.

Как известно, Европа некогда проливала реки крови ради «европейского равновесия», отодвигая перспективу объединения под властью единой силы. Философским обоснованием старой этой концепции, как и современной концепции «многополярного мира», является убеждение в том, что централизация неизбежно омертвит цивилизацию, ввергнет ее в застой и «китайщину» (имеется в виду «мандаринский» Китай XIX века). Европейские мыслители при этом часто ссылались на опыт Античной цивилизации и ее заката под единодержавной властью Рима, и противопоставляли этому опыт Европы Нового времени, развитие которой стимулировала конкуренция между несколькими центрами силы. Николай Данилевский, опираясь на это европейское общее место, придал ему статус универсального закона развития цивилизаций («Россия и Европа». Гл. 5):

«Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие,- когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств».

В конце 1990-х гг. внимание к этой идее оживил американский мыслитель Джаред Даймонд в своей книге «Ружья, микробы и сталь», где он сформулировал «принцип оптимальной фрагментации» цивилизаций (баланс между централизацией и анархией более продуктивен, чем каждая из этих крайностей). Он вывел успех Европы Нового времени (в сравнении с Китаем и т.п.) из неудачи проекта общеевропейской империи и сохранения децентрализации континента.

Парадокс, что именно эта «спасительная» концепция сыграла злую шутку с Европой. В какой-то момент инициативу в борьбе за «европейское равновесие» перехватили окраинные державы - Британия, Россия, - которые не позволили Европе объединиться вокруг своего исторического ядра. А в итоге плоды пожала еще более окраинная Америка, и европейцы, столь долго протестовавшие против объединения в рамках собственной европейской империи, оказались под властью гигантской «Украины».

Возможно ли зафиксировать уровень «оптимальной фрагментации» и избежать поглощения всей цивилизации окраинным Гегемоном? Могла ли Античная цивилизация закрепить «средиземноморское равновесие» и сохранить динамику развития? Эти вопросы мы попытаемся разрешить далее. Но прежде нам понадобится исследовать сами основания античной полисной цивилизации, ее фундамент. Не было ли в нем изначально серьезного изъяна, со временем опрокинувшего всю конструкцию?

Далее мы рассмотрим «главную фишку» эллинской цивилизации – то, что сделало ее великой и продуктивной.

Продолжение следует…

Примечание об источниках. Дмитрий Галковский, насколько известно, первым (в 2004 г. или ранее) обозвал американцев «малобританцами» и «английскими хохлами» . Он же первым заметил сущностную «окраинность» американцев: они никак не могут (или не хотят) осознать себя взрослой европейской метрополией, и до сих пор мыслят как «освободившаяся колония». Продолжая эту тему, мы окончательно переводим «украинство» из этнографического феномена в ранг универсального концепта. «Украина» - это Окраина, которая не хочет взрослеть и застывает в позе обиженной фронды к своей родительской цивилизации, вместо того чтобы вырасти в полноправную часть ее старого Ядра.

[E.P. Iphan]

Нина Берберова и первая эмиграция или Либерализм русский и нерусский

Сама Берберова по отцу армянка, лучшие поэты русской эмиграции Ходасевич и Георгий Иванов тоже далеки от «чистоты крови». Ходасевич по отцу поляк, а по матери еврей. Георгий Иванов по матери голландец. Ирина Одоевцева, которую я считал в противовес антиславянки Берберовой примером славянки (судил по писаниям дам), оказалась латышкой. А там еще Мережковский с Гиппиус. Но при всем при этом они не считали себя некими россиянами, они считали себя русскими и частью России.

И все они безумно тосковали по России. Ведь значит было по чему тосковать? Берберова даже иногда издевается над этой тоской (в меру). Пишет, что вот русский человек попал в великую страну - США, а все твердит – а у нас в Пензе лучше!

Сравним это со второй эмиграцией после войны с фашистами, сравним с третьей, четвертой. Вот там уж точно все знали пожив в интернациональном СССР, кто они есть по национальности. Там еврей был евреем, там поляк был поляком, грузин грузином и т.д. И никакой особой тоски по СССР не было, был рефрен, что славу Богу, спаслись! И лозунг третьей эмиграции – слава Богу, что вырвались! Лозунг четвертой – скупай недвижимость в Лондоне!

Получается, что Российская империя сплачивала людей, как никакая другая страна в мире, а СССР, призванный объединить все народы в один народ, СССР, в котором заявили, что сформировали «единую общность – советский народ», разобщал, как никакая другая страна.

И никто же в Российской империи не проводил лекции на тему многонациональности страны, никто не трендел об этом в пропаганде.

Любопытна вот такая сцена из книги Берберовой. На какой-то эмигрантской сходке поэт Георгий Иванов (который голландец по матери) сидел и как мантру повторял слова – ненавижу жидов, ненавижу жидов. Кто-то ему указал на еврея, который сидел рядом с ним.

- А он все понимает, - ответил Иванов и продолжил свою мантру.

Берберова в знак протеста отсела от Иванова. А еврей, «который все понимает», не отсел. Видно в самом деле понимал, о каких жидах говорил Иванов, и себя таковым не ощущал.

Нужно учитывать, что Берберова описывает самую, что ни на есть либеральную тусовку, в которой было много «левых». Ее отношение к «правым» отрицательное. Она написала, к примеру, что деникинцы так же честно работали на заводах Рено, как до этого честно воевали. Вроде комплимент? На самом деле издевка, демонстрация чувства собственного интеллектуального превосходства. Хотя сам Деникин даже в литературном смысле писал куда лучше, чем профессиональная литераторша Берберова. Но кто там был лучше и умнее в этом предстоит разобраться. Вот только кому? Если мы знаем более или менее «правых» авторов русской эмиграции, то нашим либералам совершенно не интересны русские либералы, что дореволюционные, что эмигрантские.

А почему не интересуются? Да потому что они чужие этим русским либералам. Представьте себе, что наши нынешние либералы сидят в Париже и тоскуют по России. Да, представить себе такое невозможно. Это просто разные миры.

И связующим звеном тут является такая личность, как Нина Берберова. Ибо она намного ближе к либералам нынешним, чем к тем, русским либералам, среди которых она жила.

Она всегда подчеркивает свою юдофилию и любовь к США. А вот отношение ее к России ну очень темное, часто она доходит до полного неприятия. И здесь она опять же близка к нынешним либералам, а в чем-то и откровеннее их. Берберова пишет, что с детства не любила свою русскую мать и очень любила отца-армянина. Одновременно она не любила русскую сентиментальность и все прочее, что мы называем русскостью. Своего русского деда, у которого она и выросла, она презирала, хотя он подвижник, общественник, помогал крестьянам, но маленькая Берберова однажды заметила соплю под носом деда, запомнила это на всю жизнь и написала об этой сопле в своей автобиографии. И вот все подвижничество деда остается как-то в стороне, а помнишь только эту соплю.

И скажем, про Ивана Бунина она написала много, но что остается самой яркой деталью? Вот она приходит к писателю, которому уже за восемьдесят, а тот с кем-то пьет водку, а в его прихожей ночной горшок. И вот она пишет про этот ночной горшок, справедливости ради говоря, что это прислуга не вынесла. Но все равно в памяти остается ночной горшок.

И здесь дело не в стилистике Берберовой, хотя это действительно ее особенность, если где есть сопли и какашки, то она запоминает это на всю жизнь и обязательно вставит в свое художественное полотно. Но здесь именно ее отношение к России и русским. Вам ничего это не напоминает? Не напоминает стиль нынешних российских «либералов»? Но то, что у Берберовой было всего лишь ее личным отношением к России, у наших «либералов» стало политическим стилем.

Когда Берберова описывает Россию и русскую эмиграцию – это место страданий. Когда она в 50 с лишним лет перебирается в США, то это все с самого начала прибытия описывается, как праздник ликования. Здесь нет ни соплей, ни какашек. Даже американский врач, который осматривает ее по прибытию в порт и интересуется всем, включая то, есть ли еще у Берберовой менструации, кажется ей невероятно добрым и хорошим.

Берберова пишет, что США ненавидят только за то, что они сильные и всех победят.

За такую свою позицию Берберова получила кусочек американского пирога.

Однако как это все нам знакомо.

Я вовсе не в осуждение Берберовой пишу, любовь или не любовь дело сугубо личное. Просто политика, как мы видим, построена на эмоциях, полученных еще в детстве. Эти эмоции потом оформляются во взгляды и пристрастия. Нелюбовь к русской матери определила стиль жизни Берберовой и затем ее политическое кредо. Ну а то, что она так ловко все это оформила в своей книге и получила за это приз, это говорит только о том, что женщина была не промах.

Сначала она хотела быть поэтессой, и безошибочно пыталась прибиться ради этого к Гумилеву. Переспала бы она с ним ради карьеры, хотя как мужчина он ей не понравился? Ну, если ты читал автобиографию Берберовой, то не можешь не понимать, что за этим она и пришла к нему. Только вот не успела, о чем-то они договорились, но Гумилев был арестован, а потом убит большевиками.

Тогда она прибилась к Ходасевичу, тоже верный ход. Еврей по матери Ходасевич получил карт-бланш в советской России и мгновенно стал известным поэтом. Но у него была одна черта – он не любил врать и подстраиваться, и большевиков он не любил. И Ходасевич предлагает юной Берберовой уехать из СССР, она едет за ним, и, может быть, совершает свою самую большую ошибку. Ибо она со своей русофобией рождена была для СССР. Она со своим комсомольским задором достигла бы в СССР большего, чем Мариетта Шагинян. Но тут был один неприятный момент… В 1937 году она могла вместе с Ходасевичем или без него попасть в застенки НКВД, получить в наборе пытки и расстрел в итоге. Когда она перечисляет своих подруг по гимназии, то ведь погибли очень многие. Но она могла бы проскочить. С ее любовью к советской литературе, от которой Ходасевича тошнило.

После того, как Ходасевич ввел ее в высшие круги русской эмиграции, и она там освоилась в качестве поэта и литераторши, то больной поэт стал ей не нужен. Она бросила его, сдала на руки другой даме, чтобы он у той на руках умер, а сама вышла замуж за человека, которого она даже по имени и фамилии не называет, а только по инициалам. Человек этот был здоровым и сильным мужчиной, он помог Берберовой выжить и в тяжелые годы немецкой оккупации. А потом она бросила и его, уехала в США. Третьего мужа она даже по инициалам не называет, потому что вышла за него замуж ради получения гражданства США, после чего она с ним разводится.

«Я всю жизнь была свободной» - говорит Берберова. В переводе с женского на человеческий это означает, что она никого и никогда не любила.

Но увлечения были, мы их можем легко вычислить. В автобиографии во время войны, вдруг, появляется некий С. Этот С. вроде бы отрицательный персонаж, белогвардеец, живорез, воевал в Иностранном легионе, потом вступил в гитлеровскую армию переводчиком. И вот он приезжает с фронта два раза и оба раза встречается с Берберовой.

Зачем она ему? Одинокий мужчина пришел с фронта, отпуск короткий и вместо французских кабаков и шлюх он идет к Берберовой? Но Берберова вроде бы сугубо отрицательно характеризуя этого С., пишет, что он был хорош собой и умел нравиться женщинам. Вот и ответ на вопрос, почему она встречалась с фашистом, а он шел к ней.

Это единственный мужчина, который появляется в ее автобиографии вроде бы ни к селу, ни к городу и даже компрометирует ее (общалась с фашистом), но женскому сердцу не прикажешь. Она даже напишет о том, что погиб он героически, так написали немцы его сестре, погиб, защищая своего командира.

Книга Берберовой интересная. Но это давно известно. Я к чему это написал? Может быть, пришла пора нам читать не только Деникина, Бунина, Ильина, Солоневича, а и либералов русских внимательно почитать? Что они писали в эмиграции и до эмиграции?

Берберова дает ответ и на вопрос – почему первая русская эмиграция исчезла? Да все просто, вторая мировая война ее смыла. Русские центры в Чехии, Болгарии, Сербии и Франции были просто уничтожены. В первых трех странах советской армией и НКВД, во Франции значительная часть эмиграции поддержала или сочувствовала на первых порах немцам. Потом они вынуждены были как-то раствориться тихо в этом мире. Часть бежала в Латинскую Америку и США.

А так бы мы имели сейчас мощную русскую общину в Европе. Ведь книга Берберовой показывает, насколько дружны были русские, как помогали друг другу из последних сил. Это не видно было самой Берберовой, но очень хорошо видно «со стороны», все это передается в мелочах, деталях, которыми насыщена книга.

Берберова написала, что хочет предстать для читателя такая, какая она есть, а для самой себя остаться загадкой. Не знаю, осталась ли она загадкой для себя, сомневаюсь, но читателю многое открывается из ее книги.

[anta]

Очень интересно все, но лучше всего Цицерон Спасибо

[E.P. Iphan]

Очень интересно все, но лучше всего Цицерон Спасибо

Шутку юмора заценил

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 22.08.2015, 10:59

[E.P. Iphan]

Подмена Петра I – вымысел или исторический факт?



Одной из причин, вызвавших появление версии о подмене царя Петра I, стали исследования А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского
Началом этих исследований послужили находки, сделанные во время изучения точной копии трона Ивана Грозного. В те времена на тронах размещались знаки зодиака действующих правителей. Благодаря исследованию знаков, размещенных на троне Ивана Грозного, ученые выяснили, что фактическая дата его рождения отличается от официальной версии на четыре года.

Ученые составили таблицу имен русских царей и дней их рождения, и благодаря этой таблице было выявлено, что официальный день рождения Петра I не совпадает с днем его ангела, что является вопиющим противоречием по сравнению со всеми именами русских царей. Ведь имена на Руси при крещении давали исключительно по святцам, а имя, данное Петру, разбивает сложившуюся многовековую традицию, что само по себе не вписывается в рамки и законы того времени.


Фото Stan Shebs с сайта wikimedia.org

А.Фоменко и Г.Носовский на основании таблицы выяснили, что реальное имя, которое приходится на официальную дату рождения Петра I, – Исакий. Этим объясняется и название главного собора царской России. Так, в словаре Брокгауза и Эфрона говорится: «Исаакиевский собор – главный храм в Санкт-Петербурге, посвященный имени св. Исаакия Далматского, память которого чествуется 30 мая, в день рождения Петра Великого».


Изображение с сайта lib.rus.ec

Давайте рассмотрим следующие очевидные исторические факты. Их совокупность показывает довольно отчетливую картину подмены реального Петра I на иноземца:


1. Из России в Европу уезжал православный правитель, носивший традиционную русскую одежду. Два сохранившихся портрета царя того времени изображают Петра I в традиционном кафтане. Кафтан царь носил даже во время пребывания на судоверфях, что подтверждает приверженность традиционным русским обычаям. После окончания пребывания в Европе в Россию вернулся человек, носивший исключительно одежду европейского образца, причем в дальнейшем новый Петр I никогда не надевал русскую одежду, включая обязательный для царя атрибут – царское облачение. Этот факт сложно объяснить официальной версией о внезапном изменении образа жизни и начале приверженности европейским канонам развития.

2. Существуют довольно весомые основания для сомнений в разнице строения тела Петра I и самозванца. По точным данным, рост самозванца Петра I составлял 204 см, в то время как реальный царь был ниже и плотнее. При этом стоит отметить, что рост его отца, Алексея Михайловича Романова, равнялся 170 см, а дед, Михаил Федорович Романов, также был среднего роста. Разница в росте в 34 см очень сильно выбивается из общей картины настоящего родства, тем более что в те времена люди ростом более двух метров считались чрезвычайно редким явлением. Ведь даже в середине ХIХ века средний рост европейцев равнялся 167 см, а средний рост русских рекрутов в начале XVIII века равнялся 165 см, что вписывается в общую антропометрическую картину того времени. Разницей в росте между реальным царем и лже-Петром объясняется и отказ от ношения царской одежды: она просто не подходила по размеру новоявленному самозванцу.

3. На портрете Петра I кисти Годфрида Кнеллера, который был создан во время пребывания царя в Европе, явно видна отчетливая родинка. На более поздних портретах родинка отсутствует. Это сложно объяснить неточными работами портретистов того времени: ведь портретная живопись тех лет отличалась высочайшим уровнем реализма.


Изображение с сайта softmixer.com

4. Вернувшись после продолжительной поездки в Европу, новоявленный царь не знал о месторасположении богатейшей библиотеки Ивана Грозного, хотя тайна нахождения библиотеки передавалась от царя к царю. Так, царевна Софья знала, где находится библиотека, и посещала ее, а новый Петр неоднократно предпринимал попытки разыскать библиотеку и даже не гнушался раскопками: ведь в библиотеке Ивана Грозного хранились редчайшие издания, способные пролить свет на многие тайны истории.

5. Интересным фактом является и состав русского посольства, отправившегося в Европу. Численность сопровождающих царя составляла 20 человек, при этом посольство возглавлял А.Меншиков. А вернувшееся посольство состояло, за исключением Меншикова, только из подданных Голландии. Причем продолжительность поездки многократно увеличилась. В Европу посольство вместе с царем отправлялось на две недели, а вернулось только по истечении двух лет пребывания.

6. Вернувшись из Европы, новый царь не встречался ни с родственниками, ни с ближним окружением. И впоследствии за короткий срок различными способами избавился от своих ближайших родственников.

7. Стрельцы – гвардия и элита царской армии – заподозрили неладное и не признали самозванца. Начавшийся стрелецкий бунт был жестоко подавлен Петром. А ведь стрельцы были самыми продвинутыми и боеспособными военными соединениями, верно служившими русским царям. Стрельцами становились по наследству, что свидетельствует о высочайшем уровне этих подразделений.


Изображение с сайта swordmaster.org

Характерно, что масштабы уничтожения стрельцов были более глобальны, чем по версии официальных источников. В то время численность стрельцов достигала 20 000 человек, а после усмирения стрелецкого бунта российская армия осталась без пехоты, после чего был произведен новый набор рекрутов и полное переформирование действующей армии. Примечательным фактом является и то, что в честь подавления стрелецкого бунта была выпущена памятная медаль с надписями на латинском языке, который до этого никогда не применялся при чеканке монет и медалей на Руси.


Изображение с сайта oboudnoda.org

8. Заточение законной жены Евдокии Лопухиной в монастырь, которое царь сделал заочно, находясь в Великом посольстве в Лондоне. Причем после смерти Петра Лопухину по приказу Екатерины I перевели в Шлиссельбургскую крепость, которая славилась своими суровыми условиями содержания. Впоследствии Петр возьмет в жены Марту Самуиловну Скавронскую-Крузе родом из нижних сословий, которая после его смерти станет императрицей Екатериной I.


Изображение с сайта wikimedia.org

Теперь рассмотрим, какие величайшие шаги сделал новоявленный царь для России.

Все официальные версии утверждают, что Петр I был величайшим реформатором, заложившим основы становления мощнейшей Российской империи. На самом деле основная деятельность самозванца сводилась к уничтожению основ былой государственности и духовности народа. Среди наиболее известных великих «деяний» Петра есть как и известные, так и малоизвестные факты, свидетельствующие об истинном облике и реформах нового царя.

- Введение русской формы рабства – крепостного права, полностью ограничивающего права крестьян как на старых, так и на завоеванных землях. В той или иной форме закрепление крестьян существовало еще с XV века, однако Петр I провел жесткую реформу в отношении крестьян, полностью лишив их прав. Примечательным фактом является то обстоятельство, что ни на Русском Севере, ни в Сибири крепостное право не получило широкого распространения.

- Проведение податной реформы с введением жесточайшей налоговой системы. Параллельно начала проводиться замена мелких серебряных денег на медные. Создав Ингерманландскую канцелярию, возглавляемую Меншиковым, Петр ввел разорительные налоги, которые включали в себя налоги на частную рыбную ловлю, ношение бороды, бани. Причем приверженцы старых обрядов облагались двойным налогом, что послужило дополнительным стимулом для переселения старообрядцев в наиболее глухие места Сибири.

- Введение на Руси новой системы летоисчисления, положившей конец отсчету времени «от сотворения мира». Это новшество оказало сильнейшее негативное влияние и стало дополнительным стимулом для постепенного искоренения исконной старообрядческой веры.

- Перенос столицы из Москвы в построенный Санкт-Петербург. Упоминание о Москве как о древнейшем сакральном месте встречается во многих источниках, в том числе и у Даниила Андреева в его работе «Роза Мира». Перемена столицы также послужила ослаблению духовности и уменьшению роли купечества на Руси.

- Уничтожение старинных русских летописей и начало переписывания истории Руси с помощью немецких профессоров. Эта деятельность обрела поистине гигантский масштаб, чем и объясняется минимальное количество сохранившихся исторических документов.

- Отказ от русской письменности, которая состояла из 151 знака, и введение нового алфавита Кирилла и Мефодия, который состоял из 43 знаков. Этим Петр нанес сильнейший удар по традициям народа и прекратил доступ к старинным письменным источникам.

- Отмена русских мер измерения, таких как сажень, локоть, вершок, что впоследствии вызвало сильнейшие изменения в традиционной русской архитектуре и искусстве.

- Уменьшение влияния купечества и развитие промышленного сословия, которому давались гигантские полномочия, вплоть до создания собственных карманных армий.

- Жесточайшая военная экспансия в Сибирь, которая стала предтечей окончательного уничтожения Великой Тартарии. Параллельно на завоеванных землях насаждалась новая религия, а земли облагались жесточайшими налогами. На время Петра приходится и пик разграбления сибирских захоронений, уничтожения святых мест и местного духовенства. Именно при петровском правлении в Западной Сибири появились многочисленные отряды бугровщиков, которые в поисках золота и серебра вскрывали старые захоронения и расхищали святые и сакральные места. Многие наиболее ценные «находки» и составили знаменитую коллекцию скифского золота Петра I.

- Уничтожение системы русского самоуправления – земства и переход на бюрократическую систему, которую, как правило, возглавляли наймиты из Западной Европы.

- Жесточайшие репрессии против русского духовенства, фактическое уничтожение православия. Масштабы репрессий против духовенства были глобальными. Одним из наиболее значимых карателей Петра был его приближенный Яков Брюс, который прославился карательными экспедициями в старообрядческие скиты и уничтожением старинных церковных книг и имущества.

- Повсеместное распространение на Руси наркотических средств, вызывающих быстрое и устойчивое привыкание, – алкоголя, кофе и табака.

- Полный запрет на выращивание амаранта, из которого изготавливали как масло, так и хлеб. Это растение способствует не только улучшению здоровья человека, но и продлевает жизнь на 20-30%.

- Введение системы губерний и усиление карательной роли армии. Нередко право сбора налогов отдавалось непосредственно в руки генералам. А каждая губерния была обязана содержать отдельные воинские соединения.

- Фактическое разорение населения. Так, А.Т. Фоменко и Г.В. Носовский указывают на то, что согласно переписи 1678 года налогообложению подлежало 791 000 дворов. А всеобщая перепись, проведенная в 1710 году, показала лишь 637 000 дворов, и это несмотря на достаточно большое количество земель, подчиненных России за этот период. Характерно, но это повлияло лишь на усиление налоговых податей. Так, в губерниях, где количество дворов уменьшалось, подати взимались согласно данным старой переписи, что приводило к фактическому разграблению и уничтожению населения.

- Отличился своими злодеяниями Петр I и на Украине. Так, в 1708 году была полностью разграблена и уничтожена гетманская столица – город Батурин. В кровавой резне погибли более 14 000 человек из 20-тысячного населения города. При этом Батурин был практически полностью уничтожен и сожжен, а 40 церквей и монастырей разграблены и осквернены.

- Вопреки распространенному мнению, Петр I отнюдь не был великим военачальником: де-факто он не выиграл ни одной значимой войны. Единственной «успешной» кампанией можно считать только Северную войну, которая носила достаточно вялотекущий характер и продолжалась в течение 21 года. Эта война нанесла непоправимый урон финансовой системе России и привела к фактическому обнищанию населения.

Так или иначе, все злодеяния Петра, называемые в официальных версиях истории «реформаторской деятельностью», были направлены на полное искоренение как культуры и веры русского народа, так и культуры и вероисповедания народов, проживающих на присоединенных территориях. Фактически новоявленный царь нанес непоправимый ущерб России, полностью изменив ее культуру, быт и обычаи.

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 23.08.2015, 19:55

[E.P. Iphan]

Достижения Лавренития Павловича Берии , правой руки Сталина, и его, планируемого приемника, не все они известны. Кратко об основных:

1. Л П Берия, прекратил на Кавказе, партизанские войны против СССР. (В 20-е годы).
2. Кавказ сделал житницей, здравницей и промышленно развитым регионом.
3. Наладил для страны нефтедобычу.
4. Уничтожил пятую колону в НКВД и дипломатии.
5. Прекратил репрессии. Провел реабилитацию.
6. Создал архивы, каждый документ сохранялся.
7. Разработал самую эффективную систему труда. Сталинская артель — малый бизнес. Коллектив (колхоз, бригада, КБ, или др.) получали заказ от гос. структур, за конкретную стоимость. Заработок распределялся между участниками поровну, либо с коэффициентом участия — все вопросы решал коллектив а не «директор» или хозяин.
8. Внедрил в армии и правительстве новую передовую связь. Это перед войной.
9. Начал строительство заводов на Урале. Подготовил площадки под заводы на Урале. (До войны).
10. Курировал добычу золота, полезных ископаемых, строительство стратегических заводов, например, по производству резины.
11. Превосходно наладил внешнюю разведку.

12. Руководил пограничниками, которые, практически все погибнув, задержали нацистов в первые дни войны.
Защитники Брестской крепости — это не армия, это пограничники — Бериевские подчинённые.
13. Организовал оперативную перевозку заводов на Урал, в условиях войны.
14. Организовал формирование и переброску войск под Смоленск. Вынудив Гитлера снять войска с других направлений, в том числе и с Ленинграда.
15. Создал первым снайперское дело. (До войны). Командировал в армию своих снайперов из НКВД и показав их эффективность в бою, сумел доказать генералам, необходимость снайперов в армии.
16. Руководил защитой Кавказа. Остановил и отбросил немцев. В то время, когда Сталин занимался Сталинградом.
17. Руководил снабжением армии и работами в тылу.
18. Свёл на нет всю нацистскую диверсионную работу в тылу СССР.
19. Руководил диверсионной работой в тылу у немцев.

20. Создал наш ядерный щит.
21. Создал ракетостроение.
22. Заложил основы космической индустрии.
23. Заложил основы развития мирного атома.
24. Сформировал внешний вид знаменитых московских высоток.
25. Заложил основу в сталинскую архитектуру. (Сталинские дома). Не только внешнюю, но и внутреннюю — Квартиры и дома, жить в которых, комфортно и удобно.
26. Подготовил, и был в шаге от начала грандиозного строительства Сталинского жилья нового поколения, по всей России.
27. С большим воодушевлением воспринял Сталинскую задачу, за 20 лет сократить рабочий день до 5 часов, с одновременной организацией доступности повышения политехнического образования и трудовой квалификации.

28. Расследовал и вышел на убийц Сталина. И был убит.

Историк Борис Юлин про Лаврентия Берию
Видео. Разведдопрос ло Гоблина.
http://www.youtube.com/watch?v=CSt6INy-uKg

[E.P. Iphan]

Тридцатилетняя война. 1618 - 1648 ( Продолжение.)


Атака французской кавалерии.


Битва при Лютцене. Смерть шведского короля Густава-Адольфа. Впрочем шведы смогли победить даже потеряв командующего.

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 31.08.2015, 23:01

[E.P. Iphan]

Вторая битва при Брейтенфельде.





Испанский кавалерийский офицер времен 30-летней войны.


Солдаты грабят крестьянское хозяйство. Обычная практика для всех без исключения армий той войны.


Мародеры. Вторая половина 40-х годов XVII века.


1648 год. Конец тридцатилетней войны.

[E.P. Iphan]

...Конец тридцатилетней войны.

А самая короткая война в истории длилась 38 минут

Эта война произошла между Англией и султанатом Занзибар (это в Африке, с 1964 года Занзибар является частью Объединённой Республики Танзания) 27 августа 1896 года.

Конфликт начался из-за того, что новый правитель Занзибара, Халид ибн Баргаш, решил прекратить сотрудничество с Великобританией и сблизится с Германией. Такое решение никак не устраивало англичан, и они выдвинули ультиматум, согласно которому 27 августа в 9.00 Занзибар должен был сдаться. Однако этого не произошло. Армия, собранная султаном Занзибара, состояла из 2800 человек, а его флот из одного корабля с одним орудием. Что и говорить, англичане нанесли сокрушительное поражение Занзибару. В этой войне было насчитано 570 погибших и все со стороны Занзибара. С начала конфликта до полной победы англичан прошло ровно 38 минут.

Этот интересный факт был зафиксирован в книге рекордов Гиннесса, как самая короткая война в истории человечества.

[E.P. Iphan]

РЕИНКАРНАЦИЯ

3 декабря 1990 года в городке Джармсала, резиденции тибетского правительства в изгнании, что находится у подножия Гималаев на севере Индии, группа телевизионщиков с Би-би-си вела съемки внутри пестро украшенного храма. Они записывали на пленку церемонию того, как некий тибетец раздавал благословения почтительным хозяевам – выстроившимся в очередь паломникам, – которых, одного за другим, ему постепенно представляли. Правда, этой царственной и священной особой Тибета был всего-навсего пятилетний ребенок, маленькая независимая фигурка, казавшаяся едва ли не крошечной на фоне массивного и пышного трона, на котором он восседал.

Ребенок с большим достоинством высидел трехчасовую церемонию и держался с тем же самообладанием все остальное время, пока совершались продолжительные ритуалы. Причиной такого благоговейного внимания со стороны окружающих было то, что этого юного мальчика считали реинкарнацией высокочтимого Линя Ринпоче, высокопоставленного ламы, который умер за шесть лет до этого.

Тибетцы относятся к повторному рождению лам как к обычному явлению; их новые воплощения отыскивают разными способами, с помощью письменных намеков, оставленных умирающим ламой, или разного рода мистических откровений, обыкновенно изрекаемых в состоянии транса государственным оракулом Тибета. Как и полагается, после смерти Линя Ринпоче были предприняты поиски его нового воплощения.

А поскольку в данном случае почивший лама был ближайшим другом Далай-ламы – пребывавшего в изгнании лидера тибетцев, – то последний сам взялся отыскивать мистические подсказки в собственных медитациях и озарениях.

Первым полученным им откровением было то, что лама, по прошествии года, повторно воплотился в одном из жителей тибетских анклавов в Индии. Поэтому поиск начался именно в этих общинах. К концу первого года в списке возможных кандидатов числилось 690 детей. Последующие озарения и мистические откровения сузили выбор местонахождения до одного поселения в двух часах пути от Джармсалы, где уже были взяты на заметку десять юных мальчиков.

Мальчиков посетила официальная делегация, однако первоначальные результаты были неутешительными. Никто из детей, казалось, не чувствовал себя спокойно и безмятежно с экзаменаторами и не выказал никакого намека на какие-либо воспоминания, которые могли бы внушить мысль о реинкарнации Линя Ринпоче.

Посетители отметили, впрочем, что отсутствовал один маленький мальчик. Им было сообщено, что со времени первого опроса у него умерла мать и он был помещен в другую школу, в тибетскую сельскую школу для детей в самой Джармсале.

Тогда делегация отправилась туда. Когда экзаменаторы прибыли на место, к ним радостно вышел совсем маленький мальчик и с готовностью взял за руку одного из посетителей. Им сообщили, что это и есть тот самый мальчик, ради которого они приехали. Начало было обнадеживающим.

На следующий день с мальчиком беседовали представители более высокой депутации. Во время беседы с ним они вручили ему четыре нитки четок; одни из четок некогда принадлежали покойному Линю Ринпоче.

Без малейшей тени сомнения мальчик тут же взял четки последнего и стал перебирать их пальцами левой руки так, как делают это те, кто умеет ими пользоваться. Вспомнили, что в юности Линь Ринпоче был левшой.

Экзаменующие еще больше уверились в том, что именно этого ребенка они искали.

На следующий день юный мальчик предстал перед Далай-ламой, который позднее сообщал:
«Когда я принял мальчика в моей резиденции и его доставили к дверям, он повел себя так же, как делал его предшественник. Было ясно, что он помнит о своем прежнем пребывании здесь. К тому же, когда он вошел в мой кабинет, он сразу же признал одного из тех, кто находился в моей свите…»

Опекун мальчика, некогда многие годы служивший Линю Ринпоче, вспоминал:
«Было множество случаев, которые подкрепили нашу веру. То, как он вел себя, когда ел, то, как улыбался. Он многое делает из того, что характерно для прежнего хозяина… Он всегда чутко припоминал прошлых товарищей и учеников, особенно западных учеников прежнего хозяина. Он называл некоторых близких учеников по именам».

В результате юного мальчика стали воспринимать и почитать как реинкарнацию почившего ламы. Впрочем, какими бы интригующими ни были события этой истории, вряд ли бы подобная процедура хоть сколько-нибудь удовлетворила требованиям современного научного исследования в вопросе реинкарнации.
Но подобным оговоркам нет места в подходе тибетцев. Реинкарнация всегда составляла фундаментальную часть их веры. Более того, они считают чем-то само собой разумеющимся, что недавно почивший лама стал бы делать то, что в его силах, чтобы дать почувствовать свое новое присутствие.

Этот поиск воплощений религиозных лидеров, вероятно, наиболее широко известен на Западе в
отношении самого Далай-ламы. Все тибетцы верят в то, что он является перевоплощением,
реинкарнацией прежнего Далай-ламы, и так далее, вплоть до первого, умершего в 1475 году. Этот первый, считают они, был богоподобной личностью, он предпочел воплотиться на Земле, дабы оказывать помощь там, где мог это сделать. Нынешний Далай-лама, четырнадцатый по счету, был выбран в 1936 году в качестве реинкарнации своего предшественника, умершего за год до этого.

С тех пор Далай-лама изложил и свои мысли по поводу реинкарнации. «Смерть, – объяснил он, – является лишь переменой одежды».

Учение о реинкарнации

Индийская литература чрезвычайно древняя – ее старейший памятник, известный как Веды, существует по меньшей мере уже 4 тысячи лет, с тех времен, когда в Месопотамии возникла первая Вавилонская империя. Идея реинкарнации буквально сквозит в этой древней литературе. В одном ведическом тексте, где речь идет об умершем, говорится: «Да приобщится он к собственным потомкам, облачившись в быстротечную жизнь… да соединится он с телом».

Если возраст верования хотя бы в какой-то степени является мерилом его состоятельности, тогда реинкарнация относится к числу самых проверенных. В позднейшем индийском тексте, Бхагавадгите, реинкарнация объясняется гораздо более подробно: «Как человек расстается со старым одеянием и надевает то, которое ново, так дух покидает его бренное тело, а затем надевает то, которое ново».

Вообще на немусульманском Востоке идея реинкарнации считается совершенно допустимым и приемлемым верованием, интегрирована даже в самые современные аспекты культуры.
Те же ученые, что находятся на самом передовом крае технического прогресса, что запускают сделанные их же руками ракеты и спутники Индии, в то же самое время верят в свои прошлые и будущие жизни. Другими словами, вопреки западным предубеждениям, такое верование в высшей степени рационально и не является несовместимым с современной наукой.

Индусы и буддисты считают, что каждый индивид на самом деле является вечным существом (и каждый – фрагментом Одного), которое много тысяч – или много миллионов – лет возвращается снова и снова, чтобы воплотиться в новом теле.

Все люди, учат они, пребывают в этом цикле рождений и смерти, из которого есть только одно спасение – просветление. Поиски просветления – высшая цель любой жизни.
Последующие жизни являются лучше или хуже, приятными или неприятными, в зависимости от качества кармы (что значит «поступок»), которая может у тебя оказаться. Эта карма проистекает из прошлых деяний; она обозначает то количество хорошего или плохого, которое могло быть аккумулировано в предыдущих жизнях: она определяет, столкнется ли, в новой жизни, человек с возмездием или вознаграждением.

Естественно, что из этого представления проистекает очень сильное чувство нравственности, ибо успех и конечное освобождение от колеса перерождений каждого индивидуума зависит от его кармы.

Пожалуй, неудивительно, что мы также находим намеки на реинкарнацию в тех текстах, которые пришли из Египта под названием «Hermetica».

Как мы уже отмечали, в них преимущественно говорится о глубоком непосредственном переживании божественного. Тем не менее в них содержатся разного рода отступления, которые дают понять, что герметическое учение в целом – возможно, чаще передававшееся в устной форме – признавало перевоплощение. Так, в тексте, озаглавленном как «Тигель», Гермес якобы говорит: «Видишь, через сколько тел мы должны пройти, дитя… чтобы скорее прийти к одному-единственному?» А в десятой книге – «Ключе» – Гермес объясняет, что происходит, когда душа оставляет тело:
«Непочтительная же душа пребывает в собственной субстанции, казнясь и ища войти в земное тело – конечно же, человеческое. Ибо никакое другое тело не содержит человеческой души; не позволено человеческой душе сходить в тело неразумного животного».

Возможно, что это свидетельство влияния индийских духовных наставников, которые, несомненно, проповедовали в Египте в греческий и римский период его истории, тот самый период, когда были составлены Герметические книги. Насколько нам известно сегодня, ни в одном из более ранних египетских текстов конкретная идея реинкарнации не содержится – все сводилось к обретению жизни после смерти. Разумеется, мы могли неверно истолковать и серьезно исказить при переводе некоторые ключевые моменты в этих текстах.

Вполне может быть, что имеется какое-то символическое понимание загробной жизни, которое включает представление о реинкарнации, упущенное переводчиками.
Наводит на размышления очень любопытный диалог, обнаруживаемый в «Книге мертвых», в котором, по-видимому, говорится как раз и о колесе жизней, и о понятии кармы – или, во всяком случае, о чем-то подобном.

К сожалению, именно эта часть древнего папируса сильно пострадала и ее подлинный смысл невозможно установить точно. И это не считая трудностей при переводе.

Диалог происходит между умершим – в данном случае писцом Ани – и богом Тотом. Умерший писец вопрошает: «И сколь же долго мне предстоит жить?» Тот отвечает: «Так предопределено, что ты будешь жить миллионы миллионов лет, жизнью в миллионы лет». Ани говорит в ответ: «Да будет мне даровано отойти к непорочным владыкам, ибо я и в самом деле кончаю со всем неправедным, что я совершил с тех времен, когда возникла эта земля…»

Воспоминание Филиппа Корригана

Филип Корриган родился в 1959 году. В детстве ночь за ночью ему снилось с яркими подробностями, что он живет в Англии незадолго до Первой мировой войны. Эти сны были настолько живыми, что он никогда ни минуты не сомневался в том, что это реальные воспоминания о его предыдущей жизни.

Ему всегда снилась одна и та же семья, в которой он был старшей из трех девочек. Ему снилось, что он играет в парке, гуляет с сестрами, ходит в школу, – словом, все малопримечательные подробности малопримечательной жизни. За исключением того, разумеется, что все это происходило полстолетия тому назад.

И что эта жизнь оборвалась ужасным образом. Хотя это ему еще предстояло выяснить.
Любопытно, что вроде бы как по чистой случайности, когда Филипу было одиннадцать лет, его родители переехали в деревню в одно из центральных графств Англии, неподалеку от города Брэдфорд. Его отец купил там небольшой магазинчик. Как только они обосновались на новом месте, помимо
продолжающегося влияния, которое оказывали на него сны, обнаружился еще один факт: Филип понял каким-то образом, что вернулся домой.

Он впервые почувствовал, что именно здесь он когда-то жил.

Однако вместе с этой уверенностью пришло и зловещее ощущение, пока еще не связанное с каким-либо конкретным происшествием, которое бы помнилось Филипу. Возможно, близость к фактическому месту событий прошлой жизни пробудила в нем гораздо более глубокие воспоминания, давно погребенные на дне памяти из-за ужаса и боли, которые были с ними сопряжены. Постепенно Филип осознал, что в этом предыдущем существовании он встретил внезапную смерть. Поначалу он задавал себе вопрос, не была ли она результатом какого-то случайного происшествия. Но это предположение не оправдывалось, в глубине памяти таилось нечто гораздо более мрачное, нечто совсем страшное.

И однажды, только однажды, ему приснилось, что он стал жертвой жестокого нападения.

В подростковом возрасте Филип начал работать разносчиком газет. В первый день ему показали список домов и улиц, куда он должен был доставлять газеты. Ни с того ни с сего среди названий домов и улиц его внимание привлекло название «Элленторп»: оно показалось ему очень знакомым.
Название «Элленторп», как он вскоре выяснил, носил большой дом. Прежде к нему вела длинная подъездная дорога; теперь от нее остался довольно удаленный от проезжей части тупик, который назывался Литл-Ред-лейн.

В первый же раз, взглянув на «Элленторп», Филип убедился, что это был дом, который он запомнил по своим ярким снам. И его что-то нервировало в этой улочке, ведшей к дому; он всякий раз пробегал ее как можно быстрее.

Он упомянул о том, что обнаружил «Элленторп», своим родителям, но они, желая освободить его от привязанности к прошлому, убедили его не придавать значения как дому, так и остальным сновидениям. Они призывали его относиться к этому как к какой-нибудь фантазии. Филип задвинул дом и свои сны в
глубину сознания: родители были настроены скептически, а сам он взрослел и гораздо больше
погружался в свою нынешнюю жизнь.
В конце концов, уже в юности, сны перестали его беспокоить.
Но воспоминания нет. Спустя несколько лет, чувствуя, что его опять начали тревожить вопросы относительно той жизни, он воспользовался выпавшим свободным временем, чтобы провести целенаправленные изыскания в истории «Элленторпа» и ближайших окрестностей. Он искал хоть какие-нибудь исторические факты, которые могли иметь отношение к событиям из его снов, и принялся беседовать со всеми давними жителями района в надежде, что, может быть, узнает достаточно, чтобы составить представление о всех, кто жил тут прежде.

И вот во время беседы с местной жительницей в его поисках появилась зацепка. Во время разговора появился ее муж и без всяких предисловий выпалил: «Парень, а ты знаешь, что на подъездной дороге, ведущей к дому, произошло убийство?»

По телу Филипа прошла внезапная дрожь.
«Постойте, не говорите, – быстро ответил он. – Это была молодая женщина, стройная, с русыми волосами, забранными в пучок, двадцати с лишним лет. И у нее было две сестры помладше, не так ли?»

Сосед как-то странно посмотрел на него.
«Откуда ты все это знаешь?» – спросил он, неожиданно проявляя интерес к молодому посетителю.
Филип был осторожен, но завоевал его доверие. Он узнал, что убитую девушку звали Лилиан Блэнд, что она была из местных. Ему также помогли связаться с местной краеведческой организацией, а через нее познакомиться с исследователем, который в свое время изучал историю семьи Блэндов.

Позже Филип вспоминал:
«Я почувствовал, что могу ему довериться, а потому рассказал ему о своих воспоминаниях и о том, что мне казалось, что я, возможно, реинкарнация Лилиан Блэнд. Он не отмахнулся и не стал смеяться надо мной. Он лишь сказал: „Что ж, такое возможно“. Я признался ему, что мне всегда казалось, что она похоронена где-то рядом, но я не знал где. Он улыбнулся. „Это в 200 ярдах. Мне известно, где ее могила, и я знаю также, где находится могила ее возлюбленного“. Потом он сказал: „Если вы придете завтра ко мне домой, я вам что-то покажу“.

На следующий день он вручил Филипу вырезку из старой газеты. Она датировалась 9 января 1914 года. Заголовок гласил: «Эклсхилская трагедия. Убита красивая девушка». Дальше шла приписка: «Ее убийца кончает жизнь самоубийством. Ужасная драма со стрельбой на Литл-Ред-лейн».

Как следовало из репортажа, 2 января 1914 года владелец «Элленторпа» заявил, что прогуливал собаку, когда услышал женский крик о помощи. Сразу же после этого он услышал несколько револьверных выстрелов. Бросившись к месту событий, он увидел лежавшую на земле женщину, явно без признаков жизни. Над ней стоял мужчина. Затем, по рассказу все того же свидетеля, мужчина, очевидно убийца, выстрелил в себя. Убитой женщиной была Лилиан Блэнд; мужчина был прежним ее возлюбленным, недавно вернувшимся из Америки.

Обстоятельства дела были подозрительны, а последовавшее расследование вертелось вокруг заявлений, сделанных единственным свидетелем стрельбы, владельцем «Элленторпа». Полиция, естественно, сделала вывод, что бывший ухажер и был убийцей.

Но, даже в то время, некоторые обстоятельства случившегося казались странными. Хотя у возлюбленного Лилиан был пистолет, орудием убийства был не он. Неподалеку от места убийства была найдена полуоткрытая и окровавленная бритва. Факты свидетельствовали о том, что имела место борьба. Но двое бывших возлюбленных были, судя по всему, очень близки; очевидцы сообщали, что в тот самый вечер незадолго до трагедии они были вместе, разговаривали и смеялись. Словом, вроде бы не было никакой причины, чтобы вечер завершился таким образом.

Заинтригованный Филип раздобыл отчеты об этом деле. Они убедили его в том, что тут был замешан еще один человек; возможно, это был соперник, добивавшийся благосклонности Лилиан. Возможно также, что он проживал в «Элленторпе». В любом случае, он затем избежал правосудия. Но, несмотря на свои разыскания, Филип не сумел выяснить истинные события того дня – ни из отчетов, ни из собственных остальных воспоминаний о своей жизни в качестве убитой Лилиан.

«Мне кажется, убийство было стерто из ее сознания, чтобы уберечь меня в этом существовании, потому что, если бы я мог помнить такие ужасные вещи, это бы отразилось на мне теперь. Пережитые боль и страдания остались, а фактические воспоминания стерлись».

В самом ли деле эта история является примером неких воспоминаний о предыдущей жизни, столь сильных, что они пробились наружу в виде сновидений и неосознанных ощущений, наперекор скептицизму, с которым наше общество воспринимает подобные заявления? Филип Корриган, по крайней мере, не испытывал подобных сомнений в их реальности. Для него они обладали реальностью в самом буквальном смысле.

Поиски научных доказательств

Западная научная традиция (зачастую курьезным образом отличающаяся от частных убеждений отдельных людей, которые могут быть далеко не столь рационалистическими) всегда ищет доказательства всякого суждения касательно реальности – будь то о температуре, при которой закипает вода, или о том, проживает ли человек ряд жизней. Научный метод не выносит решения по поводу важности доказываемого суждения: все суждения трактуются одинаковым образом. Этот метод требует, чтобы любые свидетельства, приводимые в пользу реинкарнации, отвечали определенным правилам.
В первую очередь эти свидетельства должны быть точным образом зафиксированы самими очевидцами, свободными от какой-либо пристрастности или скрытого мотива. Во-вторых, эта информация должна поддаваться проверке. То есть она должна содержать факты, которые могут быть подтверждены из независимых источников.

К сожалению, как, наверно, догадывается теперь читатель, есть и третье, нигде не сформулированное, но подразумевающееся правило: никакое новое открытие не должно отклоняться от того, что уже «известно» как истина. Разумеется, это не наука, это предубеждение; но это означает, что те, кто пытается исследовать проблему реинкарнации, идут не только против науки, но и против устоявшихся убеждений. Это делает их задачу вдвойне трудной.

Избегая оказаться в ловушке предубежденности, мы должны стараться не угодить в трясину доверчивости; мы должны использовать принципы науки в поисках подтверждения реальности
реинкарнации.

Если, к примеру, кто-то вдруг заявляет, что жил в Лондоне 300 лет назад, нам в таком случае, очевидно, следовало бы извлечь из этого заявления все факты, которые затем сразу же можно было бы проверить в исторических архивах. Нам, по-видимому, следовало бы узнать адреса, имена родных и друзей, события того времени с указанием деяний и главных фигур. И очень важно, чтобы мы узнали подробности личного плана, какие-то факты, которые трудно отыскать где-либо, кроме весьма специализированных архивов, но которые были бы второй натурой для того, кто и вправду жил в то время.

Кроме того, нам следовало бы удостовериться, что человек, утверждающий, что помнит о прошлой жизни, не мог каким-либо иным образом получить эту информацию. Мы должны быть уверены, что эта информация не позаимствована из каких-то иных источников – умышленно или непредумышленно.

В конце 1950-х годов психиатр д-р Иен Стивенсон из медицинского колледжа в Шарлотсвилле, Виргиния, занялся поиском ответов на вопрос о памяти прошлых существований. Он начал изучать отчеты о реинкарнации с использованием систематической научной процедуры.

Даже его критики не могли не признать тщательность, с которой контролировались им использовавшиеся методы, и сознавали, что любая критика его небесспорных открытий должна была бы следовать не менее строгому методу.

Результаты первоначальных исследований д-ра Стивенсона были опубликованы в 1960 году в Соединенных Штатах, а год спустя в Англии.

Он внимательно изучил сотни случаев, где утверждалось о наличии воспоминаний о предыдущих рождениях. Протестировав эти примеры по своим научным критериям, он сократил число пригодных случаев всего до двадцати восьми.

Но у этих случаев имелся ряд общих сильных черт: все субъекты помнили, что были определенными людьми и проживали в определенных местах задолго до своего рождения. К тому же факты, которые они предъявляли, могли быть непосредственно подтверждены или опровергнуты путем независимой экспертизы.

Один из сообщаемых им случаев касался юного японского мальчика, который с очень раннего возраста настойчиво утверждал, что прежде он был мальчиком по имени Тодзо, чей отец, фермер, жил в деревушке Ходокубо.

Мальчик объяснял, что в предыдущей жизни, когда он – в качестве Тодзо – был еще маленьким, его отец умер; вскоре после этого его мать снова вышла замуж. Однако всего через год после этой свадьбы Тодзо тоже умер – от оспы. Ему было всего шесть лет. Вдобавок к этой информации мальчик дал подробное описание дома, в котором жил Тодзо, внешности его родителей и даже его похорон. Создавалось впечатление, что речь шла о подлинных воспоминаниях из прошлой жизни.

Чтобы проверить его утверждения, мальчика привезли в деревню Ходокубо. Обнаружилось, что его прежние родители и другие упомянутые люди, несомненно, жили здесь в прошлом. К тому же деревня, в которой он никогда раньше не был, ему была явно знакома. Без какой-либо помощи он привел своих спутников в свой бывший дом. Оказавшись на месте, он обратил их внимание на магазин, которого, по его словам, не существовало в его предыдущей жизни. Подобным же образом он указал на дерево, которое было ему незнакомо и которое, очевидно, выросло с тех пор. Проведенное расследование быстро подтвердило, что оба эти утверждения соответствовали действительности. Его свидетельства до посещения Ходокубо составили общим счетом шестнадцать четких и конкретных заявлений, которые можно было проверить. Когда их проверили, все они оказались правильными.

В своей работе д-р Стивенсон особенно подчеркивал свое высокое доверие к свидетельствам детей. Он считал, что они не только гораздо менее подвержены сознательным или неосознанным иллюзиям, но и вряд ли могли прочитать или услышать о событиях в прошлом, которые они описывают.

Стивенсон продолжил свои исследования и в 1966 году опубликовал первое издание своей авторитетной книги «Двадцать случаев, которые свидетельствуют о реинкарнации». К этому времени он лично уже изучил почти 600 случаев, которые лучше всего, казалось, объяснялись реинкарнацией. Восемь лет спустя он выпустил второе издание этой книги; к тому времени общее число изученных случаев выросло вдвое и составило примерно 1200. Среди них он нашел такие, которые, по его мнению, «не просто внушают мысль о реинкарнации; они, похоже, дают весомые свидетельства в ее пользу».

[E.P. Iphan]

РЕИНКАРНАЦИЯ (Окончание )

Случай Имада Элавара

Д-р Стивенсон услышал о случае воспоминаний о прошлых жизнях у одного мальчика, Имада Элавара, проживавшего в небольшой ливанской деревушке в районе поселений друзов. Хотя и считается, что друзы находятся в рамках исламского влияния, они на самом деле имеют большое число очень разных верований, одним из которых является вера в реинкарнацию. Возможно, как результат этого в общине друзов отмечаются многочисленные случаи воспоминаний о прошлых существованиях.

До того как Имад достиг двухлетнего возраста, он уже начал говорить о предыдущей жизни, которую он провел в другой деревушке, под названием Хриби, также поселении друзов, где, по его утверждению, был членом семьи Бухамзи. Он часто упрашивал родителей свозить его туда. Но его отец отказывался и считал, что он фантазирует. Мальчик скоро научился избегать говорить на эту тему в присутствии отца.
Имад сделал целый ряд заявлений о своей прошлой жизни. Он упоминал красивую женщину по имени Джамиле, которую он очень любил. Говорил о своей жизни в Хриби, о том удовольствии, которое испытывал, охотясь со своей собакой, о своей двустволке и своей винтовке, которые, поскольку он не имел права их хранить, ему приходилось прятать. Он описал, что у него была маленькая желтая машина и что он пользовался и другими машинами, которые были у семьи. Он также упомянул о том, что был очевидцем дорожного происшествия, во время которого на его двоюродного брата наехал грузовик, нанеся ему такие увечья, что тот вскоре умер. Когда, в конце концов, было проведено расследование, оказалось, что все эти утверждения были достоверны.

Весной 1964 года д-р Стивенсон совершил первую из нескольких поездок в этот горный регион, чтобы поговорить с юным Имадом, которому в ту пору было пять лет.

Прежде чем посетить «родную» деревню, Имад высказал в общем итоге сорок семь четких и определенных утверждений относительно своей предыдущей жизни. Д-р Стивенсон желал самолично проверить достоверность каждого, а потому решил как можно скорее свозить Имада в селение Хриби. Уже через несколько дней это оказалось возможно; они вместе отправились за двадцать миль в деревню по дороге, по которой редко кто ездил и которая то и дело петляла в горах. Как и на большей части территории Ливана, оба селения имели хорошее сообщение со столицей, Бейрутом, находящимся на побережье, но между самими селениями, из-за плохой дороги, проходившей по пересеченной местности, не было никакого регулярного движения транспорта.

Приехав в селение, Имад сделал еще шестнадцать заявлений на месте: он высказался неопределенно в одном, ошибся в другом, но оказался прав в остальных четырнадцати. А из этих четырнадцати заявлений двенадцать касались очень личных происшествий или комментариев по поводу его предыдущей жизни. Весьма маловероятно, чтобы эти сведения могли быть получены не от семьи, а из какого-то другого источника.

Несмотря на то что Имад так и не назвал имя, которое он носил в своей предыдущей жизни, единственной фигурой в семействе Бухамзи, которой соответствовали – и соответствовали весьма точно – эти сведения, был один из сыновей, Ибрагим, умерший от туберкулеза в сентябре 1949 года. Он был близким другом двоюродного брата, который погиб при наезде на него грузовика в 1943 году. Он также любил красивую женщину Джамиле, которая уехала из селения после его смерти.

Находясь в деревне, Имад припомнил еще некоторые подробности своей прежней жизни в качестве члена семьи Бухамзи, впечатляющие как своим характером, так и своей достоверностью. Так, он правильно указал, где он, в бытность Ибрагимом Бухамзи, держал свою собаку и как она была привязана. И то, и другое не являлось очевидным ответом. Он также правильно идентифицировал «свою» постель и описал, как она выглядела в прошлом. Также он показал, где Ибрагим хранил свое оружие. Кроме того, он сам узнал и правильно назвал по имени сестру Ибрагима, Худу. Он также без подсказок узнал и назвал брата, когда ему была показана фотографическая карточка.

Убедителен был диалог, который произошел у него с «его» сестрой Худой. Она спросила Имада: «Ты что-то сказал, перед тем как умереть. Что это было?» Имад ответил: «Худа, позови Фуада». Это было действительно так: Фуад незадолго до этого вышел, а Ибрагим захотел снова его увидеть, но почти сразу же умер.

Если между юным Имадом и пожилой Худой Бухамзи не было тайного сговора – а это казалось почти невозможным, если учесть внимательное наблюдение со стороны д-ра Стивенсона, – то трудно представить себе какой-либо иной способ, как Имад мог узнать об этих последних словах умирающего, кроме одного: что Имад и в самом деле был реинкарнацией покойного Ибрагима Бухамзи.
В действительности этот случай даже более весом: из сорока семи утверждений, высказанных Имадом о своей прошлой жизни, только три оказались ошибочными. От такого рода свидетельств трудно отмахнуться.

Можно было бы возразить, что этот случай имел место в обществе, в котором культивируется вера в реинкарнацию, а потому, как можно было бы ожидать, поощряются фантазии незрелых умов в этом направлении. Понимая это, д-р Стивенсон сообщает об отмеченном им любопытном моменте:
реминисценции о прошлых жизнях встречаются не только в тех культурах, в которых реинкарнация признается, но и в тех, где она не признается – или, во всяком случае, не признается официально. Он, к примеру, расследовал около тридцати пяти случаев в Соединенных Штатах; такие же случаи имеются в Канаде и Великобритании. К тому же, как он указывает, такие случаи встречаются и в Индии в среде мусульманских семей, которые никогда не признавали реинкарнацию.

Едва ли нужно подчеркивать, что это исследование имеет довольно важные последствия для научных и медицинских знаний о жизни. Тем не менее, каким бы очевидным ни казалось это утверждение, его будут категорически отрицать во многих кругах. Реинкарнация составляет прямой вызов современным положениям о том, что являет собой человек, – положениям, исключающим все, что нельзя взвесить, измерить, разъять или выделить в чашке Петри или на предметном стекле микроскопа. Подобно многим современным положениям, которые мы уже рассмотрели, эти возведенные в разряд аксиом допущения тоже могут сохраняться только путем игнорирования, замалчивания или умаления противоречащих данных, невзирая на надежность их источника. Д-р Стивенсон как-то сказал телевизионному продюсеру Джефри Иверсону:
«Науке следует уделять гораздо больше внимания имеющимся у нас данным, указывающим на жизнь после смерти. Свидетельства эти впечатляющи и происходят из разных источников, если посмотреть честно и беспристрастно. Господствующая теория утверждает, что когда умирает ваш мозг, то погибает и ваше сознание, ваша душа. В это так свято верят, что ученые перестают видеть, что это всего лишь гипотетическое предположение и нет никакой причины, почему бы сознание не должно было пережить смерть мозга».

На Западе реинкарнация никак не представлена в официальной системе культурных воззрений с тех пор, как исчезли друиды – возможно, 2 тысячи лет назад. На всякий кратковременный опыт подобного рода наклеивается ярлычок дежа-вю, фантазии или реализации подсознательных желаний. Но, как мы видели в случае Филипа Корригана, подобные переживания, испытываемые во время сновидений, способны быть настолько реальными, что человек может нисколько не сомневаться в том, действительно ли их источником является предыдущее существование. Родители Филипа Корригана отмахнулись от них, и однако это никак не повлияло на его убежденность. А как мы тоже видели, его последующее расследование дало факты в пользу его позиции.

Если учесть, что западная культура базируется на фундаменте христианских и научных воззрений, то становится несколько удивительно, когда выясняется, что вера в реинкарнацию распространена шире, чем можно было бы предположить.

В феврале 1969 года опрос, проводившийся службой Гэллапа в двенадцати североамериканских и европейских странах, показал, что поразительно высокий процент населения заявлял о твердой убежденности в реальности реинкарнации. В Соединенных Штатах в приверженности этому убеждению признались 20 процентов населения; в Германии – 25 процентов, во Франции – 23 процента, в Великобритании – 18 процентов.

Десять лет спустя дополнительный опрос, проведенный той же организацией в Великобритании, выявил увеличение до 28 процентов числа людей, считающих реинкарнацию реальным фактом. В 1981 году подобный же опрос, проведенный в Соединенных Штатах, продемонстрировал увеличение до 23 процентов количества взрослого населения, придерживающегося такого воззрения. Говоря другими словами, целых 38 миллионов американцев считают, что уже жили раньше.

Погребенные воспоминания прошлого

Основу психоаналитической терапии составляет выведение в сознание неосознаваемых воспоминаний. Переводя их на уровень сознания, человек получает возможность справиться с этими воспоминаниями, интегрировать их в свою личность, добиваясь тем самым исцеления и обретая целостность.

Во многих случаях психологические – и даже физические – расстройства можно проследить до их истоков в виде сильных, глубоко погребенных травм, фрустраций, эмоциональных потрясений, шоковых переживаний и других подобных неблагоприятных событий, которые, до тех пор пока не выведены на поверхность сознания, таятся в глубинах психики, подобно минам в земле. Как только какая-то сторона жизни заходит на их участок территории, они взрываются.

Для специалистов, работающих в этой области – психотерапевтов, психоаналитиков, психиатров и психологов того или иного рода, – давно уже стали привычны методы извлечения этих воспоминаний из глубоких колодцев подсознания, в которых они надежно запрятаны. Универсальным методом, используемым для получения доступа к подсознательной памяти, являются сновидения. Используются и другие методики – направленные фантазии, изобразительное искусство, словесные ассоциации и в некоторых случаях гипноз.

Гипноз является очень мощным инструментом, и мы не можем претендовать на то, что нам все известно о его воздействии или возможностях. Он имеет несколько мрачноватую репутацию в официальных психологических кругах – за ним тянется шлейф дурной славы. И, надо признать, этому немало способствуют гастролирующие гипнотизеры, которые занимаются скорее шоу-бизнесом, чем терапией.
Но многие психотерапевты продолжают, очень осмотрительно, использовать гипноз в качестве инструмента, позволяющего получить доступ к глубинным слоям погребенной памяти, И как раз во время сеансов гипноза, используемого в таких целях, некоторые психотерапевты отмечали очень странные явления. Из глубины подсознания всплывали воспоминания, которые не имели никаких очевидных корней в жизни пациента; это было похоже на память прошлой жизни.

Американский психотерапевт д-р Эдит Фьоре описывала, как впервые столкнулась с подобными реминисценциями из прошлой жизни на примере одного своего пациента. «Он обратился ко мне, – писала она, – в связи с мучительными психологическими зажимами в сексуальной сфере. Когда я попросила его, в то время как он находился под гипнозом, вернуться к истокам своих проблем, он сказал: „Две или три жизни тому назад я был католическим священником“. Это стало для нее совершенной неожиданностью. Но в ней заговорил профессионализм, и она помогла ему восстановить картину того, что он описывал как жизнь священника в Италии семнадцатого столетия. При следующей встрече пациент сообщил, что освободился от своих проблем.

Разумеется, она была не первой, кто обнаружил, что гипноз обладает явной способностью пробуждать память прошлых существований. Первым значительным случаем, заинтриговавшим общественность, было нашумевшее в 1950-х годах в Соединенных Штатах сенсационное дело Брайди Мерфи, в котором речь шла о предшествовавшем существовании в Ирландии девятнадцатого столетия. В Англии сходный шквал поддержки и критики был вызван гипнотизером Арнэлом Блоксхэмом, чьи пациенты, вспоминавшие о прошлых жизнях, получили немалую известность, когда телеканал Би-би-си снял о них документальный фильм.

Несомненно, что такие случаи захватывающи, субъекты сообщают массу очень причудливых и интимных деталей о своих предыдущих жизнях. Верно и то, что они стали предметом пристального рассмотрения и критики.

Возможно, самым знаменитым пациентом Блоксхэма был мужчина, который под гипнозом вспомнил о том, как в восемнадцатом веке служил канониром на британском фрегате с тридцатью двумя пушками на борту под командованием капитана Пирса. Корабль, видно, носил витиеватое и труднопроизносимое название; матросы, по словам пациента, прозвали его «Агги». Он так и не смог вспомнить его настоящее название. Возможно, матрос тех дней не умел прочитать или произнести его. Возможно, это прозвище было сокращенным вариантом от Агамемнона или чего-нибудь в этом роде.
Во время своих воспоминаний он употреблял большое количество старомодных фраз и специальных морских терминов, знакомых только морякам той эпохи. Он привел множество подробностей из жизни матросов в те дни: вонь, кишащая червями пища, холщовая одежда и порки – которых, по его словам, он избежал, поскольку умел «укладывать пушку».

Его первый – и единственный – сеанс гипноза завершился драматическими событиями морской баталии. Он описал, со страстью и яркими подробностями, сражение с французским кораблем неподалеку от порта Кале. Они много часов ожидали вблизи берега, прячась в утреннем тумане. Все пушки были наготове, запалы вставлены. Запальщики размахивали тлеющими кусками пропитанного смолой шнура, чтобы не дать им погаснуть, в любое мгновение готовые поднести фитиль. Корабль курсировал взад и вперед в ожидании появления французского судна. Когда он в конце концов появился, английские канониры были готовы дать бой.

Он описал этот бой. Корабли начали надвигаться друг на друга. Менее опытные канониры проявляли нетерпение, горя желанием открыть пальбу. Он продолжал свой рассказ:

«Стой, стой! Жди приказа – спокойно, парни, спокойно – тихо, еще не время – жди приказа, без приказа нельзя – качай фитиль, есть, сэр – не стой у задка – теперь давай. Вот теперь давай – жарь! – (крики ликования при начале пальбы). Молодцы, ребята – задай им жару, задай им как следует – врежь им по передку – (истошные вопли) – оттащите его, оттащите – несите его в кубрик – да несите же – а теперь задай им жару – задай им по первое число!..
Заряжай ядро – шомпола – забивай его, забивай, дурак, сперва забей его – заряжай, заряжай ядро – живей, номер четвертый, не отставай – заряжай, забивай как следует – вставить запалы – качай фитиль – есть, так точно, сэр – готовьсь!..

Заряжай, парни – как мы им дали – живей, живей – наведи пушку – тьфу, черт тебя дери – ты как укладываешь пушку – Господи, они зацепили старину Пирса, они зацепили старину Пирса – (внезапный ужасный крик) – чертова нога – (непроизвольно кричит и стонет) – нога – моя нога!»

Пациент пробудился настолько потрясенным, что уже больше никогда не подвергал себя гипнозу.

Рассказ этот был столь необычайным и столь убедительным, что принц Филип и граф Маунтбаттен, оба служившие в королевском флоте, потребовали магнитофонные записи этого, очень похожего на воспоминания о прошлой жизни, повествования. Они поставили перед историками Британского адмиралтейства задачу установить корабль, капитана и сражение. К сожалению, несмотря на все изобилие подробностей, они так и не смогли этого сделать. Значит, это не подлинный случай реминисценций о прошлом существовании? Всего лишь фантазия, расцвеченная фрагментами из книг, кинофильмов и радиопередач?

Вердикт все еще не вынесен.

Применение гипноза

Никем не отрицается, что гипноз – полезное терапевтическое средство, но соответствуют ли сделанные под гипнозом заявления о прошлых существованиях объективной действительности? Д-р Фьоре, например, не делает попыток подтвердить историческую достоверность того, что рассказывают ее пациенты.

Ее интересует психологическая, а не историческая правда. Она интересуется лишь тем, что поможет исцелиться пациенту. Если психологические расстройства пациента излечиваются или облегчаются за счет понимания причин проблемы в терминах реинкарнации, то одного этого ей достаточно, чтобы относиться к ней всерьез. Такой подход сильно напоминает поиск Далай-ламы; все это увлекательно, притягательно и действует неотразимо – но едва ли научно.

Д-р Стивенсон уже давно осознает эту трудность. В своих собственных исследованиях вопроса о реинкарнации он воздерживается от применения гипноза. Он откровенно признает, что применение его привлекательно; кажется, что оно дает возможность создания лабораторных условий для контроля и верификации. Но, как он объясняет, это иллюзия. Всегда оказывается невозможным контролировать предшествующий опыт знакомства субъекта с подробностями, встречающимися при припоминании «прошлых жизней» – вроде романов, пьес, художественных или документальных фильмов.

Он объясняет, что эти кажущиеся прошлые существования возникают, по-видимому, из нескольких источников: они содержат фрагменты собственной личности субъекта наряду с фантазийным материалом, почерпнутым из разнообразных источников, печатного или кинематографического рода. Немалое влияние на них оказывает и то, что пациенту кажется, что гипнотизер хотел бы от него услышать. Иными словами, пациент хочет угодить специалисту, дав ему «правильные» сведения.

Стивенсон прибавляет, что здесь также возможен и элемент паранормального свойства, относящийся к ясновидению, телепатии, некоего рода внетелесному существованию или к феномену подлинной реинкарнации. Но все эти источники могут присутствовать одновременно, совокупно образуя такое «припоминание». Такое сочетание дало бы связную и захватывающую историю, однако не ту, которая является всецело памятью прошлой жизни.

И все-таки мы не можем полностью забраковать воспоминания – при всей их ненадежности, – вызываемые в состоянии гипноза. Кто знает, может быть, некоторые подлинные воспоминания о прошлых существованиях притягивают к себе весь связанный с этим материал, который ум годами собирает и копит. Возможно, что каким-то образом, находясь в состоянии гипноза, субъект оказывается неспособным различать грань между этими источниками и потому предъявляет всю имеющуюся у него информацию, объединенную в убедительное целое.

Некоторым из заявлений, некоторым из воспоминаний такого рода присуще спокойное достоинство, лишенное налета драматизма ощущение достоверности. Их не так легко забраковать и полностью списать. Один такой пример из архива д-ра Фьоре касается мужчины, который рассказывал о своем участии в рыцарском турнире в Англии в 1486 году – турнире, который лично для него окончился крайне плачевно.

Рыцарский поединок

«Я сижу в латах на своей лошади… Я – я немного волнуюсь… и меня как бы немного… немного вроде тошнит».
Находясь в состоянии гипноза, пациент описывал д-ру Фьоре те мгновения, которые предшествовали его выходу на арену в рыцарском состязании в Англии, во времена правления короля Генриха VII.

Описав то, как он нервно ожидал своей очереди, он в конце концов заговорил о своем выходе. Внезапно его тело сильно дернулось. Он сообщил, что только что противник сбил его с лошади. Д-р Фьоре спросила, лежит ли он на земле.

«Нет, я вроде бы… поднялся… я больше испытываю стыд, чем напуган, но… у меня все плывет перед глазами… мне кажется, у меня рана в животе».

Его противник, по-прежнему на лошади, тем временем кружил, выжидая случая, чтобы добить булавой свалившегося рыцаря. Пациент описал вставшие перед ним трудности: вооруженный лишь топором, он, как бы ни старался, не смог бы нанести большого увечья конному противнику. Внезапно рыцарь двинул на него свою лошадь. При этом он взмахнул своей булавой – цепью с ядром на конце, утыканным шипами, – нанеся по голове своего спешившегося противника смертельный удар.

Лицо пациента д-ра Фьоре исказила гримаса агонии. Она спросила его, где он находится. Слабеющим голосом он ответил: «Я лежу на траве… я ничего не чувствую… только что-то теплое… и красная кровь… теплая кровь вытекает из моего тела… и мне кажется, что у меня как будто… я увидел белый свет и… я вроде как поднялся в воздух…»

Позднее он дальше описал свою смерть:
«Я лежал лицом вниз и затем стал подниматься в воздух все так же лицом вниз… поднимался все выше и… сперва как будто на три фута… и потом стал подниматься прямо вверх… и просто полетел… Ощущение тепла во всем моем теле и полного освобождения… Я вижу всю местность подо мной. Я могу видеть все».

Падение в Солнце


Следующий необычный случай еще больше раздвигает рамки контекста, заданного предыдущим. Ибо реинкарнацию надо понимать всего лишь как одну сторону более масштабного процесса – процесса, который начинается, а не кончается со смертью.

Этот случай касается мужчины, который в юношеские и молодые годы пережил целый ряд кратких, но ярких эпизодов припоминания прошлых жизней. Ни один из этих эпизодов не длился дольше двух минут, но он нисколько не сомневался в реальности пережитого. Как он объяснял, каждый раз, когда он неожиданно для себя внезапно переживал вновь эти прошлые события, к нему также возвращалась и его память в то время. Он не только помнил жизнь в такие моменты, но и знал также, что в последующем ее забыл. По его словам, это очень походило на то, что испытываешь, когда снова садишься на велосипед, после того как много лет водил машину. Стоит только сесть и начать крутить педали, как мгновенно возвращается память о том, как держать равновесие и рулить; езда на велосипеде становится второй натурой – какой была раньше. Вот так же и с переживанием прошлых жизней: как только они вспоминаются, их реальность делается самоочевидной.

Но было еще одно открытие: впервые вспоминая каждую из предыдущих жизней, впервые «соединясь» с той жизнью, он осознал, что уже делал так либо в тот момент жизни, когда умирал, либо в тот момент, когда испытывал в жизни глубокое переживание.

С одной из жизней он соединился внезапно в тот момент, когда, будучи воином-викингом, он на восходе солнца стоял на носу корабля, который тяжело и медленно, поскрипывая, плыл по волнам Северного моря. По мере того как на небосклоне всходило солнце, его все больше охватывало ощущение, что времени нет. На какое-то мгновение он – в качестве воина-викинга – осознал в той жизни вневременность и единство всего творения: мистическое переживание.

С еще одной жизнью он соприкоснулся в момент сходного мистического озарения, но на этот раз пережитого в качестве кульминации посвящения в какой-то древний таинственный обряд.

С другими жизнями он соединялся в момент смерти: он был рабом на римской галере. И были тут опять вонь, голое тело, пот, цепи, весла, отчаяние и ненависть, которую он чувствовал к римлянам. Затем вражеский таран пробил корпус судна. Следом за ним через пробоину хлынул поток воды. Прикованный к палубе, он вместе с кораблем шел под воду. Все было кончено в считанные минуты.
И еще с одной жизнью он слился перед самой смертью: он находился в кабине грозного немецкого истребителя времен Второй мировой войны, «Мессершмитта». Самолет разбился при столкновении с землей, как это часто бывало с этими небольшими истребителями, в баки которых заливалось легковоспламеняющееся топливо. Он обнаружил, что отлетает прочь от обломков, смотрит вниз на покрытую снегом разоренную землю и спрашивает себя, чувствуя, как улетучивается его память, что же случилось с красотой, любовью и правдой. Эти вопросы доминировали в его следующей жизни, его нынешнем существовании.

Он осознал, что все эти моменты, сколько бы жизней, сколько бы лет их ни разделяло, были одним и тем же временем. В действительности обозначение этого опыта словом «воспоминание» далеко не передавало всей полноты его реальности. Так или иначе, казалось ему, эти жизни по-прежнему существовали; их отделяло от настоящего лишь время. Каждая жизнь казалась вроде спицы колеса, отделенной у обода, но соединенной в центре.

Два или три года спустя после этого наплыва реинкарнационных переживаний, когда он уже регулярно занимался по вечерам медитацией, он испытал переживание, которое задало контекст всем остальным.
Как-то раз вечером он уснул на короткое время после медитации, а потом вдруг неожиданно проснулся: ему казалось, что он безудержно падает в темные глубины космоса; ему нравилось ощущение свободы этого падения.

Затем перед его глазами стала складываться эфемерная картина, словно постепенно сгущался и уплотнялся дым. Когда она оформилась, он узнал одну из своих прежних жизней. Он интуитивно понял, что может принять эту складывающуюся картину, слиться с ней и снова ее пережить. Но вместо любопытства он почувствовал ощущение неимоверной усталости. «Нет, – сказал он. – Нет. У меня больше нет сил, я устал от всех этих жизней. Я лишь хочу увидеть Свет».

Картина рассеялась. Он продолжал на большой скорости падать сквозь мрак пространства. Затем таким же образом перед его глазами начала формироваться еще одна картина. И снова он признал в ней одно из своих прошлых существований. И снова он отверг его, подчеркивая свою усталость. Она тут же рассеялась, и он вновь продолжал стремительно падать во мраке космоса.

И в третий раз его глазам предстала картина. И в третий раз он заявил о своей усталости. И в третий раз она рассеялась, и он снова продолжал падать в бесконечной тьме. Но в этот раз произошла перемена. Вдали на большом расстоянии он увидел яркую звезду, далекое солнце. И теперь, падая, он летел к нему со все возрастающей скоростью. Пока не упал в это солнце.

Внезапно оказалось, что он сидит, а сквозь каждую клетку его существа сочится яркий свет. И с этим светом пришло сильное жжение, мучительное ощущение раскаленности, которое терзало его все то время, что он сидел там, не в силах противиться ему, не в силах сделать что-нибудь, чтобы остановить его.
Совершенно неожиданно боль прекратилась, и солнце, казалось, поднялось внутрь его тела. Теперь, объяснял он, солнце словно бы светило из середины его лба и наполняло его чистейшим светом. И светом этим был Бог.

В тот же миг он понял, что все в действительности есть одно: он позже рассмеялся над тем, что забыл такую самоочевидную истину, ту истину, которую всегда знал, но которую так долго искал. Он понял свою ошибку не нужно было никаких поисков, нужно было только вспомнить.
Смерть виделась как мифический зверь, реинкарнация – как процесс столь же естественный, как падающий дождь или приливы и отливы…

Непросто приложить научные критерии к вышеизложенному опыту. Но означает ли это, что он не заслуживает нашего внимания?

Делает ли это его менее значимым для нашей жизни? Пусть, возможно, ему и недостает объективных доказательств, но он оставляет у нас впечатление, что реинкарнация – в том виде, как она переживается в такого рода опытах, – является процессом, который нельзя рассматривать изолированно. Как и в этом случае переживания реинкарнации, в других подобных рассказах подчеркивается, что она составляет важный компонент чего-то более масштабного и значимого.

Само собой разумеется, что переживание прошлых жизней тесно связано с опытом переживания самой смерти. А при переживании смерти мы, как это ни парадоксально, оказываемся во власти величайшей загадки жизни.

Загадки, которую никогда не сможет по-настоящему объяснить никакое количество ископаемых останков, реликтов или древних текстов. Ибо всякое объяснение обусловливается перспективой, которая уходит далеко за пределы границ времени и пространства. А здесь, в таком более широком универсуме, наука, как нам известно, несостоятельна. Чтобы выжить, она должна измениться.

[E.P. Iphan]

«Если мы обладаем свободной волей, то в каком месте эволюционного древа произошло её развитие? Обладают ли свободной волей сине-зелёные водоросли или бактерии, или их поведение автоматично и полностью в рамках законов науки? Только ли многоклеточные организмы обладают свободной волей, или она присуща лишь млекопитающим? Мы можем считать, что шимпанзе являет пример свободной воли, решив погрызть банан, или кошка, когда она потрошит ваш диван, но что насчёт круглого червя Caenorhabditis elegans — простого существа, состоящего всего из 959 клеток? Он, вероятно, никогда не думает, «А это была чертовски вкусная бактерия, что досталась мне на прошлый обед», хотя у него есть пищевые предпочтения и он, основываясь не недавнем опыте, либо выберет непривлекательную пищу, либо отправится на поиски чего получше.

Это ли пример свободной воли? Хотя мы и чувствуем, что можем выбирать что делать, наше понимание молекулярных основ показывает, что биологические процессы подчиняются законам физики и химии и, таким образом, также предопределены, как и орбиты планет. Недавние исследования в неврологии подтверждают точку зрения, согласно которой именно наш физический мозг, следуя известным законам науки, определяет наши действия, а вовсе не какая-то сила, существующая за пределами этих законов. К примеру, исследования пациентов, переносящих операции на мозге в состоянии бодрствования, показали, что воздействие электрическими импульсами на отдельные области мозга способно вызвать у пациента желание шевельнуть кистью, рукой, ногой, а также пошевелить губами или заговорить. Сложно представить, как свободная воля может действовать, если наше поведение определено физическими законами, так что, по-видимому, мы являемся ничем иным, как биологическими машинами, а свобода воли — это всего лишь иллюзия».
(Стивена Хокинг)

[Анатолий]

Увлекательнейший топик!
Спасибо!

Сообщение было отредактировано Анатолий: 2.09.2015, 09:48

[Анатолий]

, если наше поведение определено физическими законами, так что, по-видимому, мы являемся ничем иным, как биологическими машинами, а свобода воли — это всего лишь иллюзия».
(Стивена Хокинг)

Ему за пределы астрофизики не надо выходить.
Слабенько выглядит.

[Анатолий]

Zwei Dinge erfüllen das Gemüt mit immer neuer und zunehmender Bewunderung und Ehrfurcht, je öfter und anhaltender sich das Nachdenken damit beschäftigt: Der bestirnte Himmel über mir, und das moralische Gesetz in mir.

Kant.

[E.P. Iphan]

Ему за пределы астрофизики не надо выходить.
Слабенько выглядит.

Хокинг всего лишь следует принципу научного детерминизма, который утверждает, что в каждом отдельном поступке человек действует только по внешним причинам. Из этого утверждения возник бихевиоризм
( о нем отдельным постом)

Учение противоположное детерминизму носит название научного индетерминизма. На видео ниже выступление американского ученого Джона Серла, который тоже кстати атеист, он считает, что сознание и свобода воли у человека существуют, и с этих позиций критикует бихевиоризм.
Видео:
https://www.youtube.com/watch?v=2ju2X4RDbQg


Между этими двумя противоположными мнениями христианство занимает срединную позицию. На человека, считают христиане, действуют окружающая среда, условия жизни, политическая обстановка, его образование, культурное развитие и т. д. В этом они согласны с детерминистами.

«Но дальше – коренное расхождение. В то время как детерминисты говорят, что человек поступает так или иначе только под влиянием сильнейшего из мотивов, а свободы не имеет – индетерминисты утверждают, что он всегда свободен избрать любой из этих мотивов. Этот мотив может быть вовсе не сильнейшим, мало того, человек может даже предпочесть мотив, который другим людям покажется явно невыгодным. Примером этого может служить подвиг мучеников, которые мучителям язычникам казались безумцами, сознательно губившими себя. Таким образом, в воззрении индетерминизма, свобода человека – не безусловно творческая свобода, а свобода выбора, свобода нашей воли решить – поступить так или иначе.

Христианство принимает именно такое понимание человеческой свободы, соглашаясь с индетерминизмом. Применяя его к области нравственной, к вопросу о борьбе между добром и злом, между добродетелью и грехом, христианство говорит, что эта свобода человека есть его свобода выбора между добром и злом. По научно-богословскому определению «свобода воли есть наша ни от кого и ни от чего не зависящая способность самоопределения по отношению к добру и злу». Источник

Пример свободы воли – христианские мученики.