новая хронология, без ссылок Опции

[E.P. Iphan]

Изобретение плоской Земли ( продолжение...)

Итак, в Средние века не была распространена идея о том, что Земля плоская.

Напротив, подавляющее большинство тех средневековых авторов, которые высказывались по обсуждаемому вопросу (за одним исключением), утверждали, что Земля имеет сферическую форму. Таким образом, средневековые мыслители, начиная от 5 века и заканчивая эпохой Великих Географических открытий, вполне следовали традиции античных мыслителей, большинство которых придерживалось этой точки зрения по крайней мере с 5 века до Р.Х. (Большинство, но не все! Например, Демокрит не считал Землю шарообразной, но любят его почему-то не за это, а за атомизм и диалектику.)

Если вспомнить о том, что средневековые авторы обычно основывали свою натурфилософию на работах Аристотеля, приверженность идее шарообразной Земли в Средние века не кажется странной. Тем не менее, борцы с суевериями темных веков готовы возразить, что не стоит смешивать взгляды передовых людей своего времени с мракобесием церковников. Уж эти-то инквизиторы точно сжигали за отступление от генеральной линии церкви, гласящей, что Земля плоская.

Первое же неудобство носители этой точки зрения начинают испытывать от внимательного анализа списка авторов, о которых шла речь в первой части заметки, потому что многие из этих авторы и есть самые что ни на есть настоящие церковники: монахи, священники (Беда Достопочтенный – ударение в имени на первый слог, чтобы не перепутать с яхтой капитана Врунгеля, Эриугена, Роджер Бэкон, Фома Аквинский), и даже епископы с кардиналами (Исидор Севильский, Вергилий Зальцбургский, Рабан Мавр, Пьер Д'Айли).

Вот портреты (признаюсь, не всегда прижизненные ☺) некоторых из них. Естественно, я отдавал предпочтение тем, на которых явно видна «церковная принадлежность» автора.

Беда Достопочтенный
<a href="http://www.radikal.ru/" target="_blank" rel="nofollow" style="text-decoration: underline; color: rgb(45, 49, 138);">

Исидор Севильский


Виргилий Зальцбургский


Пьер д'Айли



Некоторые из упомянутых авторов, действительно, вступили в конфликт с церковью (Бэкон). Некоторые из их идей, действительно, не были ей приняты (Эриугена). Но даже в этих случаях шарообразность Земли не играла роли в конфликте. Тем более, что многие из перечисленных авторов канонизированы католической церковью (Беда Достопочтенный, Исидор Севильский, Фома Аквинский, Вергилий Зальцбургский). Беда Достопочтенный, с полным основанием считающийся основателем английской истории за свою книгу о церковной истории англов и всем хорошо известный Фома Аквинский признаны католиками учителями церкви.

Если обратиться к святоотеческим трудам, написанным в период поздней античности, то и в них мы не увидим требований считать Землю плоской. Василий Великий в 4 веке писал, что Земля, вполне возможно, шарообразна и что ее окружность подсчитана, но библейские аргументы, которые могут быть приведены в пользу плоской Земли не стоит игнорировать до тех пор, пока философы не определятся по этому вопросу, так как среди них не существует единого мнения. (В этом месте "Бесед о Шестодневе" Василий Великий упоминает несколько моделей строения Земли, принятых различными философами.) При этом вопрос этот не должен иметь значения для монахов, пишет свт. Василий, которым подобает славить Бога вне зависимости от того, какую форму имеет Земля.

Блаж. Августин (354-430) писал о том, что Библия не дает определенных ответов на вопрос о форме и размере мира и что вырывание неподходящих библейских цитат из контекста для споров с языческими философами приводит только к тому, что христианский полемист может выглядеть глупо. При этом блаж. Августин писал также и о том, что Земля, судя по всему, круглая.

Св Иоанн Дамаскин (675-749), суммируя святоотеческие взгляды, говорил, что форма Земли и вселенной не имеет значения для духовной жизни христианина, и если философы докажут, что Земля имеет сферическую форму, значит так оно и есть.

Однако, сторонники плоской Земли несомнено существовали. В первой части был упомянут Косма Индикоплевст (6 век). Во времена поздней античности было еще несколько убежденных сторонников плоской Земли: Лактанций (ок. 265-345), Севериан Габальский, Феодор Мопсуэтсийский (современники блаж. Августина), и возможно, Диадор Тарсийский (4 век, его взгляды мы знаем только по их критике).

Для того, чтобы понять, насколько их мнения по этому вопросу повлияли на церковную мысль, стоит посмотреть на отношение других христианских авторов к этим взглядам. Выше шла речь о том, что блаж. Августин считал, что христианам не стоит в спорах об устройстве физического мира использовать библейские цитаты вне надлежащего контекста.

Более того, мнение Диадора Тарсийского о том, что Земля плоская, мы знаем только из сочинений свт. Фотия, патриарха Константинопольского (9 век), который критиковал за отрицание шарообразности Земли и упомянутого Диадора, и Косму Индикоплевста. Мнение Космы по обсуждаемому вопросу еще раньше отвергал Иоанн Грамматик, современник Космы (ок. 490-570).

Иоанн Грамматик, в согласии с блаж. Августином и многими святыми отцами, писал, что заявления, касающиеся устройства физического мира, явно противоречащие наблюдениям и здравому смыслу, выставляют христиан глупцами в споре с язычниками. Тут нельзя, конечно, не сказать, что богословские взгляды Иоанна Грамматика были осуждены как ересь в конце 7 века. Но осуждение это было вызвано его мнением о природе Бога; вряд ли это мнение представляет интерес в контексте разговора о представлениях Церкви о форме Земли.

Итак, Церковь ни в античности, ни в Средние века не предъявляла христианам требований признать Землю плоской. Многие известные отцы церкви и христианские писатели считали ее вполне шарообразной. Многие говорили о том, что форма Земли не имеет значения для духовной жизни христианина. Некоторые, действительно, считали Землю плоской и считали это существенным, но это мнение подверглось критике вполне авторитетными для церкви личностями и не оказало значительного влияния на средневековую мысль.

Несомненно то, что во времена Колумба идея о шарообразности Земли была вполне принятой мирскими и церковными учеными, а также всеми, кто имел доступ к книгам. Мнение необразованных современников Колумба стоит оставить за рамками обсуждения, так как оно, строго говоря, нам не известно, а во-вторых, не могло повлиять на потенциальные споры героического и передового Колумба с мракобесными и ретроградными церковниками.

Вот что нас должно интересовать – имел ли место пресловутый спор между Колумбом и попАми? Пытались ли церковники остановить отважного мореплавателя?
Играла ли во всем этом роль испанская инквизиция?( шутка)
И спор был, и церковники еще как сдерживали нашего героя. Все было именно так.

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 14.02.2015, 23:40

[E.P. Iphan]

Изобретение плоской Земли ( продолжение...)

представление о господстве в Средние века идеи плоской Земли не исчезает из популярной культуры, хотя анализ трудов средневековых авторов говорит о том, что шарообразность Земли была вполне респектабельным взглядом как среди мирских ученых, так и среди самых что ни на есть церковников.

Разрыва между интеллектуальным наследием античных философов, значительное число которых считали Землю шарообразной, и средневековыми мыслителями не наблюдается. Хотя некоторые христианские авторы поздней античности/раннего средневековья и защищали идею плоской Земли, этот взгляд подвергался критике со стороны других христианских авторов, никогда не был общепринятым в Церкви, и не оказал существенного влияния на средневековую мысль, в том числе мысль христианскую.

Разговор об этом начался с того, что все еще устойчиво популярное представление о том, что путешествию Колумба отчаянно противились «церковники», защищавшие свои отсталые взгляды о том, что Земля плоская. Как мы видим, «церковники» не считали Землю плоской и казалось бы не имели причины противодействовать экспедиции Колумба.

Но невероятная историческая правда состоит в том, что «церковники» действительно возражали против планов Колумба. Правда делали они это по совсем другим причинам. Представители церкви стояли на стороне научной строгости, практической осмотрительности и интеллектуальной честности. Колумб противопоставил этому образцовую неряшливость аргументации, авантюрную безответственность и откровенный подлог.

Для дальнейшего обсужения следует понять, что экспедиция Колумба не была его частным предприятием и не снаряжалась в бескорыстной погоне за знаниями. Колумб предложил испанским монархам Фердинанду и Изабелле геополитический проект государственной важности – разведку нового морского пути в Индию (как тогда называли Дальний Восток в целом) для ведения торговли и христианской миссии. Фердинанд и Изабелла не были первыми, к кому обратился Колумб. Сначала он пытался найти поддержку своему проекту в Португалии и только потерпев неудачу, перенес свои усилия в Испанию.

О сугубой прагматичности проекта и подхода Колумба к этому предприятию говорят просьбы о наградах за успешную экспедицию, с которыми он обращался к монархам: дворянство, звание адмирала, должность вице-короля всех земель, приобретенных в результате его путешествия, и 10% от стоимости всех новоприобретенных богатств.

Забегая вперед (вы ведь все равно знаете, что Колумб в путешествие отправился и Америку открыл), покажу дворянский герб Колумба и страницу книги с описанием его привилегий, полученных за удачно проведенную экспедицию. Книга была подготовлена перед его четвертым, последним, путешествием через Атлантику, но в основе полученных привилегий лежали договоренности, заключенные с Фердинандом и Изабеллой перед первой экспедицией.

Герб
<a href="http://www.radikal.ru/" target="_blank" rel="nofollow" style="text-decoration: underline; color: rgb(45, 49, 138);">

Книга привилегий


Фердинанд и Изабелла заканчивали объединение Испании и освобождение ее территории от мавров; молодое государство (или по крайней мере его правители) было готово к дальнейшей экспансии, но восточный путь в Азию вокруг Африки был уже разведан португальцами, и вероятность конфликтов с ними при пользовании одним и тем же путем была велика. Колумб предлагал очень смелое и рискованное решение – достичь Азии, двигаясь на запад. Разумеется, это было возможно только в том случае если Земля имела шарообразную форму.

Риск состоял в том, что протяженность океана между Европой и Азией не была точно известна. Если океан оказалася бы слишком велик, то экспедиция могла исчезнуть без следа, и все инвестиции пошли бы прахом. По этой причине в 1484 году испанские самодержцы велели созвать экспертную комиссию, которой было поручено оценить предложение Колумба. Во главе ее поставили священника Эрнандо де Талаверу, духовника королевы и впоследствии архиепископа Гранады.

Колумбу не везло; у монархов головы болели, в основном, о последнем шаге Реконкисты – завоевании Гранады, где все еще сидели мавры. Инквизиция, которая была учреждена в 1483 году, занималась своими делами и не собиралась предоставлять ресурсы для обсуждения географических вопросов. Дело Колумба двигалось очень медленно.

Первое, еще неформальное заседание королевской комиссии, состоявшей из светских и церковных экспертов, было созвано в 1486 году в Кордобе, а затем в том же году в Саламанке. Заседание в Саламанке состоялось в одном из университетских колледжей, но комиссия по характеру не была «университетской», а все той же «государственно-чиновничьей».

Комиссия выразила скептицизм по отношению к проекту, но ни один из поднятых ей вопросов не был связан с сомнением в шарообразности Земли. Даже странное возражение, что путешествие «вниз» по шару потребует путешествия «вверх» на обратном пути, которое может оказаться трудным, подразумевает сферичность Земли. Но главное возражениe было связано с оценкой расстояния до Азии; комиссия не была уверена в том, что океан можно пересечь с теми запасами, которые можно принять на борт корабля.

Последнее заседание состоялось в Севилье в 1490 году. На нем комиссия приняла окончательное решение – проект слишком рискованный, прожектеру отказать. Именно в ходе таких обсуждений проект западного пути в Индию долго «мариновали» в Португалии, а потом полностью «зарубили», когда успехи сообщения с Африкой и Индией по восточному маршруту стали очевидны.

Колумб не опустил руки и снова обратился к монархам. Поняв, что главное возражение состоит в оценке расстояния между Европой и Азией как слишком большого для практической навигации, он смело пустился на фальсификации.

В 15 веке были известны две оценки окружности Земли, сделанние Эрафосфеном в 3 веке до Р.Х. (250 тыс. стадий) и Птолемеем во 2 веке по Р.Х. (180 тыс. стадий). Неизвестно, каким стадием пользовался Эратосфен – греческим или египетским, но в обоих случаях его оценка близка к реальности, а птолемеева слегка занижена.

Птолемей считал, что суша (Ойкумена) занимает на шарообразной Земле около 180 градусов, и столько же занимает океан. Таким образом, для путешествия с западной оконечности Ойкумены до ее восточной оконечности необходимо преодолеть половину окружности земного шара, что составляло около 125 или 90 тыс. стадий. Если принимать оценку Эратосфена и использовать греческий стадий, то расстояние от Испании до Азии оценивалось в 22 тыс. км, что равно действительному расстоянию между Канарскими островами и Японией. Это расстояние и вызывало пессимизм у всех комиссий, рассматривающих проект Колумба.

Но упоминавшийся в предыдущих сериях Пьер д'Айли оценивал протяженность океана всего в 135 градусов. Колумб взял эту оценку за основу и уменьшил ее на 28 градусов, объясняя это тем, что путешествия Марко Поло показали, что суша простирается на восток дальше, чем предполагалось ранее. Поскольку Япония, по данным Марко Поло, отстоит от континентальной Азии очень далеко, Колумб отнял еще 30 градусов от расстояния, которое требовалось покрыть. Поскольку экспедиция отправлялась с Канарских островов, а не с континента, он отнял еще 9 градусов. Потом Колумб обвинил Пьера д'Айли в ошибке и отнял еще 8 градусов, оставив океану между Канарскими островами и Японией только 60 градусов.

Но на этом прожектер-энтузиаст не остановился. Пьер д'Айли (цитируя арабского астронома Альфрагано) оценивал растояние между точками экватора, разделенными одним градусом долготы, в 57 миль. Колумб использовал эту оценку, но сделал при этом вид, что Альфрагано говорил о римских милях (1,48 км), а не о морских (1,85 км). После внесения поправки на то, что путешествие будет происходить в среднем по 40 градусу широты, Колумб приводил свои вычисления к конечному расстоянию в 4450 км. При этом разница между его оценкой и реальностью составила 18000 км.

Таким образом, комиссия была совершенно права - Колумб не смог бы пересечь океан, если бы Америки не существовало. Открытие Америки было неожиданным и счастливым поворотом в судьбе экспедиции. При этом Колумб до конца своих дней был уверен в том, что открыл путь именно в Азию. Памятником тому являются до сих пор используемые термины: открытые Колумбом острова в Карибском море получили название «Вест-Индия», а коренные жители Америки – индейцы.

Таким образом, королевская комиссия, в которую входили «церковники» и которую возглавлял «церковник», справедливо оценила проект Колумба как авантюру. Заключение ее основывалось на практическом применении знания о шарообразности Земли и на довольно точных оценках ее радиуса. Колумб остался жив и получил обещанные ему награды только благодаря тому, что он так никогда и не достиг Азии, в которую обещал проложить путь.

Каким же образом история Колумба оказалась в восприятии людей 20 века настолько искаженной, что его экспедицию стали считать не тем, чем она была в действительности – рискованой авантюрой в погоне за сокровищами, а взлетом человеческого духа, мятежно рвущегося к свободе из пут средневекового невежества? Почему отклонение дорогого, но неряшливо подготовленного прожекта, которое было сделано на основе скрупулезного анализа географических знаний, во многом соответствующих современным, превратилось из рутинной государственной экспертизы в мрачное судилище в подвалах Дона Рэбы испанской инквизиции? Кто придумал, что современники Колумба считали Землю плоской?

[E.P. Iphan]

Изобретение плоской Земли ( продолжение...)

Диспозиция проста – шарообразность Земли была очевидностью во времена Колумба; это знание не было ни забыто невеждами в Средние века, ни запрещено Церковью. Однако все мы знаем, что в популярной литературе представление о том, что в Средние века Землю считали плоской до сих пор выдается за очевидный факт.

Соответственно, эпизод из истории путешествия Колумба, когда знающие и осторожные «государевы люди», в числе которых были и клирики, сочли проект авантюрой по вполне практическим причинам стали подавать как один из ключевых моментов великой борьбы за свободу человеческой мысли против средневекового невежества и угнетения вместо того, чем он был на самом деле – конфликтом действительно героического и готового на риск предпринимателя и осторожности компетентной и хорошо организованной государственной машины (которая в конце-концов и одобрила проект).

Кто и когда внедрил эти идею в сознание (широких народных) масс?


До середины 19 века идея о том, что в Средние века Землю считали плоской, не была общепринятой ни в академической среде, ни в популярном сознании. Даже вполне прогрессивные и либеральные историки в середине 19 века еще могли писать и о представлениях Космы Индикоплевста, и о возражениях многих церковных писателей против существования антиподов, не доходя до абсурдного утверждения о всеобщей вере в «плоскую Землю».

Но приблизительно с 70х годов 19 века ложная идея о господстве теории «плоской Земли» в Средневековье распространяется и побеждает и в академических кругах, и в популярной литературе, и в школьных учебниках. Последние отнюдь не единодушны в этом отношении на протяжении всего 19 века, но к концу столетия начинают дружным хором повествовать школьникам о «плоской Земле».

Развитие ошибочных представлений было постепенным. Их главными движущими силами в начале 19 века Рассел считает европейский антиклерикализм и американский антикатолицизм, а к середине века - учение прогрессивизма, т.е. представления о неизбежном, хотя и не обязательно равномерном, прогрессе общества. Центральной частью учения о прогрессе был сциентизм – представление о заведомом неравенстве научного и прочих взглядов на мир.

Научный взгляд признавался лучшим и единственным способом познания, позволяющим достичь истины в понимании любого вопроса или приблизиться к ней на сколь угодно малое расстояние. История человечества, согласно представлению о прогрессе, представляет длинный и тернистый путь к царству науки. Спектр подобных представлений очень широк, но Рассел (а следом за ним и ваш корреспондент) считает, что комбинацию всех этих взглядов можно назвать прогрессивизмом.

Прогрессивизм имеет характерный взгляд на прошлое, когда ранее существовавшие общества изучают, используя не понятия собственно этих обществ, но во всем сравнивая их со стандартами, специфическими для научного метода 19 столетия. Используя эти стандарты в качестве единственного критерия правды и добра, прогрессивисты с неизбежностью приходят к оценке других взглядов на мир как ложных и дурных. В результате, все представления о мире всех без исключения обществ, предшествовавших тому, которое породило прогрессивизм, были признаны иррациональными, тривиальными и основанными на предрассудках.

У прогрессивизма, несомненно, была немало отцов среди деятелей эпохи Просвещения, а затем среди философов и ученых 19 века, которых долго перечислять. Но основателем взгляда о господстве идеи «плоской Земли» в Средние века в академической среде Рассел считает конкретного человека - Жана Антуана Летронна (1787-1848), французского историка, филолога и археолога. В 1834 году Летронн опубликовал статью «О космологических взглядах Отцов Церкви», на которой историки стали впоследствии основывать свое мнение о взглядах христианских авторов и Церкви в отношении формы Земли.

<a href="http://slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%91%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%B3%D0%B0%D1%83%D0%B7%20%D0%B8%20%D0%95%D1%84%D1%80%D0%BE%D0%BD/%D0%9B%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%BD/" target="_blank" rel="nofollow" style="text-decoration: underline; color: rgb(45, 49, 138);">Не смог найти в русском инете ничего, кроме вот такой краткой справки

Чуть больше на английском

Это Летронн во всем своем великолепии


Летронн сделал в этой статье несколько бездоказательных утверждений, которые и стали основой академических взглядов по обсуждаемому вопросу: (1) до недавнего времени считалось, что вся наука должна базироваться на Библии; (2) большинство христианских авторов были сторонниками буквалистской интерпретации Библии в вопросах, касавшихся естествознания; (2а) Василий Великий и блаж. Августин были согласны с Лактанцием в вопросе об интерпретации Библии по космологическим вопросам; (3) астрономов вынудили признавать Землю плоской; (4) немногие богословы знали, что Земля – шар, но вместе с астрономами молчали, потому что сторонники «плоской Земли» имели три неотразимых аргумента: суд, тюрьма и костер.

Надо сказать, что даже Летронн не мог отрицать некоторых из тех фактов, о которых шла речь в первых двух сериях этой заметки, например, о критике идеи плоской Земли свт. Фотием, патриархом Константинопольским. Но Летронн просто отмахнулся от этого и других (все же упомянутых им) фактов, которые не вписывались в «направление», и представил взгляд не оказавшего влияния на развитие церковной мысли меньшинства в качестве нормативного для церковной среды мнения. Более того, Летронн утверждал, что идеи «плоской Земли» господствовали до 17 века и только работы Кеплера и Ньютона заставили богословов отказаться от этого догмата.

Взгляды Летронна, в том числе его вывод о Косме Индикоплевсте, как о главном церковном авторитете по вопросу о форме Земли, подхватили многие авторы. Одной из причин этого был авторитет Летронна в исторической науке, который к 1830м годам был таков, что его выводы обычно принимали без проверки источников. Главной же причиной была подготовленность почвы для таких взглядов. «Дух времени» нуждался в тех «фактах», которые были «вброшены» Летронном в академическую среду, и эти выдуманные факты быстро прижились, разрослись и принесли плоды.

Первенство Летронна в изобретении фактов, которые стали фундаментом «знания» о якобы имевшем место господстве представлении о плоской Земле подтверждается тем, что этот выигрышный для антиклерикалов и антикатоликов аргумент не применялся вплоть до появления статьи Летронна. Вольтер упоминает о том, что древние иудеи считали небо и Землю плоскими, но не говорит такого о христианстве. Он пишет и о том, что Колумб и Магеллан боролись с предрассудками, но никогда не называет среди них предрассудок о плоской Земле.

Целый ряд авторов эпохи Просвещения в 18 веке (Дидро, Франклин, Гиббон, Юм и многие, мнгие другие) и их предшественники – рационалисты 17 века (например, Гоббс) – были настроены очень враждебно по отношению к христианству и презрительно относились к культуре Средних веков, но они, за редкими исключениями, не писали о господстве идеи «плоской Земли» в Средние века.

Одно исключение, о котором упоминает Рассел, это Джон Уилкинс, в деталях описавший в 1708 году мракобесно-средневековую веру в «плоскую Землю», составив длинный список «плоскоземельников», в который попали многие античные философы и, конечно, Лактанций, а также блаж. Августин и свт. Иоанн Златоуст (видимо, за компанию). Но большинство яростных критиков христианства не использовало этот, как оказалось впоследствии, весьма выигрышный аргумент.

Точно так же, не использовали «плоскоземельный» аргумент ни протестантские критики папства, ни скептики 16 века (Рабле, Монтень, Фрэнсис Бэкон, ни даже... барабаны, пожалуйста...Джордано Бруно). Не писали о «плоской Земле» и те люди, которые совершили в 16-17 веках переворот в космологии (Коперник, Галилей, Кеплер). Не упоминал об этом и Кампанелла, написавший целый трактат «В защиту Галилея».

Итак, критики христианства и католической церкви, жившие в 16-18 веках, не использовали (по крайней мере в таком развернутом виде, как мы его знаем сейчас) прекрасный аргумент о том, что до 16го, а может быть и до 17го века церковники велели считать Землю плоской. Но статья Летронна восстановила вопиющую несправедливость; прогрессивисты наконец узнали то, о чем не догадывались их менее находчивые предшественники.
И еще один изобретатель «плоской Земли».
И почему это изобретение оказалось таким полезным.

[E.P. Iphan]

Изобретение плоской Земли ( окончанние...)

Рассел считает не только научного хулигана (или принципиального и несгибаемого борца с путами, оковами и прочим мракобесным беспределом – это уж как вам больше нравится) Летронна, но и еще одного человека основателем идеи о «плоскоземельном» невежестве Средних веков.
Это Вашингтон Ирвинг (1783-1859), американский писатель, известный сейчас большинству читателей (по крайней мере, русских) по своим ранним рассказам «Легенда Сонной Лощины» и «Рип Ван Винкль». В 19 веке Ирвинг был очень популярен. Вместе с Фенимором Купером, автором романов об американских индейцах и пионерах, Ирвинг стал первым американским писателем, получившим признание в Европе.

Вот он, биограф Колумба и выдающийся борец с прошлым


В 1828-1830 гг. в трех томах вышла книга Вашингтона Ирвинга о жизни и путешествиях Колумба. Она имела огромный успех, выдержав до конца 19 века 175 изданий. Ее русский перевод был издан в 1837 году. Книга эта написана в стиле исторической беллетристики; факты смело смешиваются в ней с вымыслом для создания драматических эффектов.

Одним из таких вымышленных фактов стала картина конфронтации между Колумбом и «собором» в Саламанке; Ирвинг описывал его ход, как будто был его свидетелем. Колумб пытался доказать мракобесам, что Земля не плоская, но шарообразная. Церковники парировали все его аргументы цитатами из Библии и Святых Отцов, а математические (так в тексте у Ирвинга) доказательства, представленные Колумбом, не имели для фанатиков никакого значения.

Заметим, что Ирвинг не мог не упомянуть о наличии такого удивительного типа «фанатиков», которым было известно, что Земля шарообразна, но и они настаивали на невозможности успеха экспедиции. В художественном произведении еще легче, чем в академической работе, сместить акценты, чтобы сделать исходный материал полностью неузнаваемым. Именно такие «фанатики», которые знали о шарообразности Земли и могли оценить расстояние, которое требовалось преодолеть Колумбу, и отклонили его проект как нереальный. Но Ирвинг не сообщает читателю ни о том, что именно эта группа «фанатиков» составляла большинство совета, ни о причине, по которой они не желали поддержать Колумба. Но зато автор объясняет читателю, что Колумб начал опасаться обвинения в ереси.

Отношение самого Ирвинга к своей работе было не вполне последовательным. С одной стороны, он приводил ссылки, действуя как историк, с другой - признавал, что в работе много вымысла. При этом ссылки, которые он приводил при описании рассмотрения проекта Колумба королевской комиссией, были откровенно липовыми; в них или не говорится о той травле героя «церковниками», о которой повествует Ирвинг, или же эти события не описываются вообще.

Хотя книга Ирвинга и не была академическим трудом, именно из нее широкие читательские массы узнали о том «факте», который примерно в то же время запустил в научный оборот Летронн. Либерально-прогрессивные круги 19 века, как любое общественное движение, нуждались в героях. Надежным способом приобрести таких героев всегда было проецирование своих идеалов в прошлое. Прогрессивисты широко пользовались этим методом, и одним из их героев и стал Колумб. Колумб-рационалист, Колумб-борeц против засилья церковного мракобесия был прекрасной иллюстрацией теории неизбежного прогресса общества, которая стала стержнем идеологии прогрессивизма.

Тем не менее, даже и эти аргументы могли остаться незамеченными; мало ли остается неизвестными никому не нужных изобретений? Но дискуссии о работе Дарвина, опубликованной в 1859 году, накалили страсти до такой степени, что конфликт науки и религии стал мыслиться исключительно в военных терминах. Немедленно оговорюсь, что конфликт был в действительности не между наукой и религией, а между «научным мировоззрением» и религией, но участникам этого конфликта, особенно прогрессивистам, именно наука представлялась одной из его сторон.

К 60м годы 19 века этот конфликт перестал быть спором о взаимоотношении двух взглядов на мир и стал войной до победного конца. И не просто войной, а войной мировой; конфликт расширялся, проникая во все области человеческой деятельности – науку, образование, общественную жизнь, политику, искусство. Не забудем как выглядели 60е годы в России; начавшись наивным эпатажником Базаровым, благомысленным "Колоколом" и незабвенной Верой Павловной с ее фантастическим четвертым сном, они закончились "Бесами".

Тотальная война нуждалась в тотальных мерах. Одной из них было изобретение прошлого, происходившее вполне в духе оруэлловского "1984". Прогрессивизму не было достаточно того средневековья, которое имело место в прошлом. Требовалось воображаемые Средние века, которые вернули мир из состояния мудрой, светлой и гуманной античности в состояние невежества, мрака и зверства.

Подробное изложение этого воображаемого прошлого и нескончаемой войны религии против науки было опубликовано Джоном Дрэйпером в двух капитальных трудах "История интеллектуального развития Европы" (1862) и "История конфликта между религией и наукой" (1874). Во время написания последнего Дрэйпер был профессором химии и президентом Нью-Йоркского Университета. "История конфликта" имела огромный успех, разойдясь во множестве изданий, в т.ч. 50 за 50 лет в США, 21 за 15 лет в Великобритании. "История конфликта" была переведена на все основные языки мира. Это была первая книга, в которой автор, имеющий значительный вес в обществе и научных кругах, прямо заявил, что религия и наука находятся в состоянии войны.

Эта книга впервые внедрила в образованные умы общепринятую ныне идею, что наука стоит на стороне свободы и прогресса, а религия – на стороне предрассудков и угнетения. При этом, Дрэйпер (дитя своего века и своей страны, как и все мы) допускал некоторую совместимость науки с либеральным англо-саксонским протестантизмом (до поры). Но католическая церковь считалась им совершенно несовместимой с наукой. Мир, объявлял Дрэйпер, должен выбрать одно из двух; вместе этим двум не жить.

В своей книге Дрэйпер критикует воображаемого Блаж. Августина и придумывает события интеллектуальной истории Европы. Среди них - повсеместная вера в «плоскую Землю» в Средние века и воображаемый «собор в Саламанке», на котором Колумб подвергался нападкам «церковников» под водительством «Великого кардинала Испании».

Эстафету от Дрэйпера принял другой американец – Эндрю Уайт. Он был известным историком, президентом Корнелльского университета и послом США в России и Германии. В 1896 году Уайт опубликовал капитальный труд «История войны науки с богословием в христианском мире» в двух томах. (Первая, краткая версия этой работы вышла в 1876 году.) Книга Уайта стала вторым после дрэйперовской «Истории конфликта» китом, на котором стоят современные представления о войне между наукой и религией, которые нам известны или из школьных учебников и лекций по истмату и научному атеизму (тем, кто постарше), или из перехват-залихватских историй Невзорова и Никонова.

Иронично, что намерением Уайта было построить истинное христианство, свободное от догматического духа. Уайт заявлял о ценности религии и банкротстве богословия.
Однако, «История войны» жила своей жизнью и не сыграв никакой роли в установлении «нового христианства» подтвердила в сознании читающей публики ложные стереотипы, которые Дрэйпер сделал всеобщим достоянием, в т.ч. «миф о плоской Земле».

Итак, логика «открытия» в данном случае была образцово-ложной. Сначала гуманисты Возрождения изобрели Средние века, необходимые для утверждения их взгляда на свою деятельность как на восстановление античного наследия. Для этого период между "светлой Античностью" и гуманистами Возрождения должен был выглядеть как можно темнее. Этот взгляд соответствовал также интересам деятелей эпохи Просвещения, а затем и эпохи Прогресса.

Мировоззрение людей Средних веков, согласно этим гуманистическим и прогрессивным взглядам, было признано основанным на суевериях и ненависти к науке. Это заключение, в свою очередь, делало несомненным то, что в Средние века люди должны были верить в глупости вроде плоской Земли. И как только бездоказательное "подтверждение" этого было введено в научный и культурный оборот, новоприобретенное знание стало общепринятым.

Вот, например, псевдо-средневековая гравюра, которая приведена в книге Фламмариона "Популярная астрономия", чтобы проиллюстрировать понятия средневековых невежд о небе и Земле. Интересная особенность этой гравюры - она создана самим Фламмарионом во времена Третьей республики и иллюстрирует, таким образом, понятия Фламмариона о понятиях средневековых людей. За это мы ему и благодарны.


Особенно важную роль в распространении мифа о плоской Земле сыграли дискуссии, последовавшие за публикацией труда Дарвина "Происхождение видов". Когда страсти по Дарвину улеглись, историки стали публиковать работы, опровергающие взгляд Летронна-Ирвинга. Поток этих публикаций вырос к 1930м годам настолько, что вопрос о поддержке этого мифа уже вызывал недоумение у профессионалов. Современные историки восстановили понимание многообразия взглядов по вопросу о форме Земли во времена Средневековья, полностью отвергнув представления времен «войны между наукой и религией».

Однако представления эти оказались чрезвычайно живучими. Они продолжают тиражироваться в популярных и не очень популярных книгах авторов, не являющихся специалистами по этому вопросу, в различных проявлениях популярной культуры, в речах политиков и тому подобном прочем. Они являются неотъемлемой частью мифа, созданного нашей культурой и необходимого для поддержания комфорта человека, который (даже если не осознает этого) нуждается в наличии смысла в постоянно меняющемся мире. Вера в общий миф, дающий жизни смысл, позволяет преодолеть логику и давление доказательств. По словам Рассела: «Ужас бессмысленности оказывается сильнее воображаемого страха падения с края Земли. Поэтому мы предпочитаем верить в знакомую ошибку, чем постоянно исследовать окружающую нас тьму.»

Какие полезные уроки мы можем вынести из истории с «мифом о плоской Земле» по мнению автора книги?

1. Академические авторы нередко распространяют (вольно или невольно) ошибки в фактах и их интерпретации. Ни одному автору нельзя верить на слово. Внимательно следите за рукамипроверяйте источники.

2. Ученые тоже люди. Нередко на них оказывают бОльшее влияние предрассудки, нежели доказательства.

3. Историки, которые должны были бы понимать, что любое мировоззрение есть продукт человеческих усилий и что научные парадигмы неизбежно меняются, иногда забывают, что не существует эталонной мировоззренческой системы, которую наука могла бы использовать для оценки всех прочих систем. Скептицизм должен применяться не только по отношению к фактическим данным, но и к принятым теориям, моделям, интеллектуальным модам и мировоззрениям.

4. Современный взгляд на мир, основанный на идеях релятивизма и прогресса, не является целостным. Настоящий релятивизм должен исходить из того, что среди разных взглядов на мир нет лучшего. Настоящий прогрессивизм должен исходить из того, что картины мира, сменяющие друг друга, приближаются к истинной или, по крайней мере, предпочтительной. Эти взгляды являются взаимоисключающими.

5. Мифы являются существенной частью любого мировоззрения, в том числе и научного. Взгляды нашей культуры основаны в бОльшей степени на вере в то, что должно иметь место в мире, чем на том, что на самом деле имеет место. Нам уютнее верить в свою ошибку, чем признать ее и принять, что мы можем и не знать правды.

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 14.02.2015, 23:49

[E.P. Iphan]

Изобретение плоской Земли ( добавление...)


<h2 class="asset-name page-header2" style="margin: 0px 0px 0.75em; border: 0px; padding: 0px; font-size: 22px; font-weight: bold; color: rgb(0, 0, 0); font-family: 'trebuchet ms'; font-style: normal; font-variant: normal; letter-spacing: normal; line-height: normal; orphans: auto; text-align: left; text-indent: 0px; text-transform: none; white-space: normal; widows: 1; word-spacing: 0px; -webkit-text-stroke-width: 0px; background-color: rgb(255, 255, 255);">О святителе Иоанне Златоусте и Колумбе</h2>

Свт. Иоанна Златоуст был человеком проницательным и не стеснялся в выражениях.

Его толкования на книгу пророка Исайи:
«смотри: дело совершается не на ровном месте, но на ступенях, где ясно виделась сила Совершающего чудеса. И это случилось на всем земном шаре» (Творения Иоанна Златоуста. Т. 6, кн. 1, Изд. СПб Духовной Академии, 1900, стр. 208, толкование на пророка Исайю, гл. 38, 6-8).*

И затем: «Видишь ли, земля есть круг? Круг показывает круглую форму земли. Полезно знать и это, чтобы мы не соблазнялись баснями языческих философов, которые обыкновенно думают, что земля подобна ложбине, округлости, диску, блюду или чему-нибудь такому подобному» (там же, стр. 224-225). Надо сказать, что Златоуст не делает никакого акцента на этом знании, прямо говоря, что дальнейшее изучение этого вопроса не требуется, а важным является только духовная составляющая этого знания.

На сколько же тысячелетий подобный подход «невежественных церковников» остановил создание летающих тарелок на паровой дизельной атомной тяге и открытие Всеобщего Закона Всего на Свете;
Разумеется, для подобной дискуссии обязательно найдутся участники.
Но вот для для Златоуста круглость/шарообразность Земли является достаточно банальным фактом, который никоим образом не находится в противоречии с его «отсталыми и косными взглядами».



*Речь тут идет о знамении, которое Господь посылает царю Езекии, уверяя его в том, что Он исцелит его и защитит от ассирийского царя. "Вот, я возвращу назад на десять ступеней солнечную тень, которая прошла по ступеням Ахазовым. И возвратилось солнце на десять ступеней по ступеням, по которым оно сходило" (Исайя, 38, 8). Но дело тут не столько в самой книге пророка Исайи, а в комментариях Златоуста.

[E.P. Iphan]

римские артефакты



Детская кукла. Найдена в могиле 8-летнего ребенка. II век н.э.


Кольцо с фаллосом – символом плодородия и удачи.



Статуя со съемным верхом. I век н.э.



Кукла-проклятие, пронзенная 13 спицами (вуду-кукла). Найдено в Египте. II век н.э.



Римский солдатский походный набор – с пинцетом и приспособлениями для удаления ушной серы и грязи под ногтями. Около 43 г. н.э.



Римский складной "армейский" нож. Ложка, вилка, шило, зубочистка, прообраз штопора и, предположительно, приспособление для поедания улиток. II-III н.э.



Римский насос.



Римская башня. Использовалась при игре в кости. Найдено в Германии. IV век н.э.


Таинственная Туррикула (Turriculae) – башенка для игры в кости. Римляне так назвали её по ассоциации с лабиринтами длинной витой раковины, а сегодня игроделы её называют «Дайс тауэр» («Dice Tower»).
Игроки пользовались Туррикулой, чтобы не допустить жульничества, а также чтоб кости не раскатывались по столу и не падали на пол. Бронзовые пластины внутри были настроены в унисон друг с другом и всей башенкой, дабы услаждать слух играющих мелодичным звоном.
На лицевой панели надпись:
PICTOS VICTOS
HOSTIS DELETA
LUDITE SECURI
(«Пикты усмирены, враг уничтожен, играйте спокойно»)
Надпись же на её боковых сторонах – простое пожелание удачи игрокам: UTERE FELIX VIVAS («Удачи в жизни [вам] обоим»)

[E.P. Iphan]

Двадцать пятого декабря 1761 года в Петербурге скончалась императрица Елизавета Петровна. Она царствовала ровно двадцать лет и один месяц. Она пережила свое пятидесятидвухлетие ровно на неделю.
Двадцать лет в России ничего не происходило.
Жить было не страшно и скучно.
Елизавета Петровна, дочь Петра I, тайно обвенчалась с Алексеем Григорьевичем Разумовским, — до фавора он пел в церковном хоре, он был сыном украинца, придурковатого пастуха. Он стал неофициальным императором Российской империи. Официально он был генерал-фельдмаршалом.
Никаких политических преследований.
Преследовать некого. Старые маршалы и государственные деятели сосланы в отдаленные области — еще в первые дни царствования Елизаветы. На ответственные государственные посты она назначала гренадеров из тех, которые помогли ей взойти на престол.
Политику России делали двенадцать гренадеров.
Шла Семилетняя война.
Фридрих II, король Прусский, блестящий полководец, поэт и философ, дважды разгромлен русскими войсками: при Гросс-Егерсдорфе, при Кунерсдорфе.
Русские войска — в Берлине.
Елизавета произвела ревизию крестьянских душ.
Оказалось:
живых крестьян в России . . . . . . 7 153 860
после прошлой ревизии умерло . . . . 2 877 767.
Живые платили все налоги (и деньгами, и товарами) и за себя, и за мертвых.
Правительство переполошилось: это — нарушения! Что делать? Как жить?
Елизавета сказала: никаких нарушений нет! Делать, что делалось, — как платили, так пусть и платят! Будем жить — хорошо!
Двадцать лет 2 877 767 мертвых душ, то есть 28,7% всего крестьянского сословия, составляли треть государственного бюджета.
К концу царствования Елизаветы Петровны бунтовало:
монастырских и крепостных крестьян 150 000
заводских . . . . . . . . 49 000
_______________________
Итого 199 000
Тысячи крепостных крестьян бежали в Белоруссию и Польшу. 50 000 калмыков со своими стадами и кибитками ушли за Урал.
На заводах графов Чернышевых, Ягужинских, Шуваловых восставали заводские и мануфактурные «работные люди». Восстания не были безобидны, для подавления их использовали целые полки.
Елизавета выпустила манифест: чтобы во всех дворцах Петербурга и Москвы, во всех провинциальных столицах, в каждом дворянском доме имелись железные ошейники с номерными знаками и перечисленный в списке манифеста инвентарь для пыток. Для слуг.
Князь Щербатов, свидетель царствования Елизаветы, писал:
«Елизавета Петровна никакого просвещения не имела. Не знала, что Великобритания есть остров. Она была веселого нрава. Красавица. С рыжими волосами».
Чтобы увеличить свое состояние, вельможи переливали пушки в медную монету. Вельможи завели официальных «метресс».
В России появились ананасы. Появились лимоны и померанцы. Английское пиво. Французские кареты с точеными стеклами. Свежий виноград.
Когда хоронили Елизавету, были большие морозы.
Похоронная процессия — меха Сибири, бриллианты Испании, Италии, Африки, заслуженные ордена и пожалованные ленты, три оркестра, деятели двора, послы иностранных держав, простой Петербург и его слезы, красавицы и любимицы императрицы — карлицы в траурных перьях, солнечное небо, мороз, дыхание лошадей и людей, кортеж карет, лакированные гербы, кучера, прекрасно выбритые накануне по такому случаю, ни один из магазинов не работает, чтобы не отвлекать от шествия, ни один кабак не функционирует, чтобы не было безобразий; похоронная процессия — ни шепотка, и шаг определенный, — дисциплина.
Только один молодой человек, с лицом, запятнанным оспой, в голубой голштинской шинелке, пьяный и подмигивающий, никак не хотел идти похоронным шагом.
Он то забегал вперед (и тогда вся процессия семенила за ним), то останавливался в какой-то мрачноватой задумчивости (и тогда вся процессия останавливалась). И вот получалась толкучка.
Похороны — скачки. Похороны — смешки и кашель. Похороны — анекдот. Виновник — Карл-Петер-Ульрих, принц Голштинский, внук Петра I, племянник Елизаветы Петровны — уже император Российской империи Петр III. Ему было тридцать три года.
Ежедневно в течение сорока двух дней молодая, маленькая женщина с голубыми глазами, с влюбленным лицом посещала гроб. Каждый день по два часа она плакала у гроба, стоя, не присаживаясь ни на минуту. Она плакала тихо и ненавязчиво.
За сорок два дня она стала самой популярной фигурой в Петербурге. Все удивлялись, откуда у нее столько слез. Все знали: никаких родственных чувств — Елизавета ее ненавидела. Это был тоже инцидент, ничуть не уступающий инциденту с похоронами.
Виновница — Софья-Августа-Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, жена Петра III, впоследствии — императрица Екатерина II.
Она проплакала у гроба Елизаветы Петровны восемьдесят четыре часа. Ей было тридцать два года.

[E.P. Iphan]

Екатерина жила в Петергофе.
Она очаровательно цитировала Перикла, Солона, Ликурга, Монтескье. Она все знала наизусть: прозу Лесажа и Корнеля, драмы Мольера.
Она ослепляла цитатами из Плутарха, Тацита и Монтеня.
Одухотворенные беседы с офицерами.
Она была прелестна как мыслитель, а остальные ее прелести и кокетство уже оценили все. Екатерина заискивала перед вельможами — и верила только себе.
Императрица позировала офицерам в Петергофе, император жил с графиней Воронцовой в Ораниенбауме. Елизавете Воронцовой было двадцать три года, дочь генерал-аншефа Романа Илларионовича Воронцова, родного брата канцлера Михаила Илларионовича Воронцова.
Супруги встречались только на торжественных церемониях.
И вот императрица пригласила императора. В гости.
Петр приехал в Петергоф. Ловушки не могло быть: Екатерина пригласила мужа с войсками, — пир для пяти тысяч солдат! У нее войск в Петергофе не было.
Предполагалось полюбовное соглашение между ссорящимися супругами.
Накануне императрица удалила из внутренних комнат всех посторонних, даже детей-слуг, даже клоунов, даже своего парикмахера — мальчика-калмыка, даже собак, чтобы случайным смехом или лаем ни одна тварь живая не нарушила сон императрицы.
В девять часов утра из Ораниенбаума приехал Петр III.
Петр III был торопливый император тридцати четырех лет. Пьяница; когда он напивался, говорил гадости о своей империи, не брился, кривлялся, не ел сутками, демонстративно разбрасывал государственные бумаги и импровизировал пьески для своего кукольного театра, в котором сам был директором, режиссером, драматургом, исполнителем всех ролей. Кукол он выписывал из Европы, из Китая, из Индии. Все смеялись над его кукольной коллекцией, над его комическими пьесками, но смеялись потихоньку, а представлениям аплодировали. Паяц-император. Голштинский герцог-паяц — российский император.
Когда Петр III бил трезв, он был голубоглаз, близорук и грустен. Он диктовал своему секретарю Волкову манифесты — преобразования государственной системы. Манифесты были настолько грустны и героичны, что выполнять их не было никакой возможности.
Спал он плохо, по утрам его лицо болело и горело. Император приехал без свиты. Несмотря на слухи и сплетни, он делал вид, что императрица — вне подозрений. Он приехал даже без войск.
Он осмотрелся. Потом соскочил с коня, с седла — на ступени дворца! Конь шарахнулся, звякнул простой уздечкой и побежал по тропинке в сад.
У дверей дворца кривлялись фрейлины. Камер-медхен, веселое существо не больше тринадцати лет, в кружевцах, сделала кокетливый реверанс и сказала, что государыня еще спят, государыня приказали, простите, ваше величество, никого не пускать в спальню, да и ключ у самой государыни. Девочка отдышалась.
— Спит так спит, пускай. — Когда Петр смеялся, его лицо, изуродованное оспой, бледнело, — жалкое лицо.
Напрасно император пожал плечами и согласился подождать, пока супруга проснется, пошел большими шагами в сад, любуясь, как по песочку, подпрыгивая, бежит пушистая камер-медхен, мелькают совсем женские ножки в металлических туфельках.
Фейерверкер взял палку с веревочной петлей. Он ловил императорского коня, а конь скакал где попало. Фейерверкер набросил петлю на шею коня, но сам повис на палке — конь понес, и у служителя не хватало сил остановить животное. Петр свистнул — конь подбежал.
Но напрасно император привязал коня к алебастровой голове скульптурного чудовища. (Фрагмент фонтана.)
Напрасно Петр обругал чернолицых карликов-лакеев, заставил их снять придворные золотые жилеты и отправиться на гауптвахту. Они принесли ему завтрак, и все было плохо: фрукты недостаточно свежие, лимонад кислый, вино — молодое и безвкусное, бисквиты — соленые.
И совсем напрасно император взбесился, когда он постучал в двери спальни легким ноготком и никто не ответил. Петр выхватил тяжелую шпагу и принялся выламывать замок, но не выломал, а порезал пальцы.
Тогда вспыхнула ярость. Он приказал выставить к чертовой матери дверь, высечь при слугах императрицу, сжечь дотла дворец, всех, кто есть в Петергофе, — в Шлиссельбургскую крепость, сад — вырубить на дрова, отдать крестьянам для собачьих будок, алебастровые фонтаны разрушить молотом, вызвать все войска из Петербурга и сию же минуту отправить всех солдат в Данию, на войну, зажрались, всю вельможную сволочь арестовать и— под плети!
Он бушевал. Когда появился секретарь Волков, Петр приказал ему записывать все повеления, а Волков записывал грифелем и то и дело убегал за чернильницей, но чернильницу так и не принес.
Все забегали в страхе. Все сбились с ног.
С подсвечниками, ломами, молотками, зубилами челядь бросилась выламывать дверь. Ничего не получалось. Летели и жужжали щепки, но монументальная дверь даже не дрожала.
Откуда ни возьмись на лестнице появился лакей, босой и пьяный, знаменитый шут Лангуста.
Все рассыпались. Он подошел, ударил титаническим кулаком в дверь, и дверь упала внутрь. А Лангуста, как дурак, запел и ушел. В ореоле силы и славы, мотая лысым шаром.
Петр III расхохотался и приказал приготовить шуту ванну из бургонского. Челядь бросилась исполнять приказ: только бы — с глаз долой!
Но напрасно Лангуста свалил двери: Петр еще надеялся,— мало ли что может приключиться с государыней при ее забубённом образе жизни?
С ней ничего не случилось. Ни один челядин не знал, куда пропала императрица: спальня была пуста.
Екатерина переоделась в гвардейский мундир и тайно уехала в Петербург. Еще ночью. Одна. Она прибыла в расположение Измайловского полка и повела солдат в Зимний дворец.
Там, в Петербурге, уже играли барабаны и поднимались в воздух все птицы.
В Петербурге императора Петра III уже не существовало.
В Петергоф пришли последние пять тысяч солдат императора.
В своем доме и собака хозяин. Свой дом — Ораниенбаум. Императрица заманила войска Петра из его дома в Петергоф. Она оставила в саду даже свои пушки, зная определенно, что у Петра нет артиллерийской прислуги.
Русские офицеры Петра уже сбрасывали голштинские мундиры и прятали их в тайники, и сами прятались.
Так что войска императора стояли в Зверинце попусту, — оплаченные статисты.
Петр III сам принес корзину вина, свечи. Занавесил окна. Он пил и посылал письма в Петербург. Он просил супругу объяснить, что происходит. Что она делает? Что, в таком случае, делать ему?
Вестовых императора беспрепятственно пропускали в столицу, но из Петербурга никого не выпускали.
Двадцать девятого июня 1762 года в двенадцать часов пополудни голштинские батальоны императора, его личные телохранители и гвардия, без единого выстрела сдали Петергоф.
Один бой — был.
Авангардный отряд гусар под предводительством Алексея Орлова первым вошел в Петергоф. Несколько сот голштинских рекрут занимались па плацу с деревянными мушкетами. Храбрым гусарам потребовалось несколько минут, чтобы опрокинуть противника, связать немецких мальчишек, переломать их игрушечные ружья и посадить их в сараи и конюшни.
За этот подвиг Алексей Орлов был возведен в графское достоинство.
Невыносимо слепило солнце.
Солдаты бывшего императора и настоящей императрицы перемешались. Для всех принесли миллионы бутылок, зарезали быков и коров, на угольях поджарили туши, в котлах сварили гречневую кашу, обильно облили расплавленным салом, заправили кашу гусиными шкварками, но бутылки были — только лимонад, вино пообещали к вечеру, пусть совсем выяснится обстановка, и солдаты с достоинством убеждали друг друга: очень это правильное решение, зачем же преждевременно напиваться, вот сделал дело — и гуляй смело, или же— пить пей, да дело разумей!
В пять часов пополудни Петр III подписал отречение от престола.
Император совсем не спал, он устал от вина, от неизвестности, от трусости собственных солдат, он был небрит, и небритое лицо стесняло его больше, чем пистолеты и шпаги.
В семь часов пополудни по Петергофу прогремела карета. В карету было запряжено двенадцать красных лошадей. Окна занавешаны красными гардинами. На запятках, на железных подножках и на козлах стояли гренадеры в красных камзолах. Они стояли с обнаженными саблями, с английскими мушкетами. За каретой скакало тысяча двести конвоиров в красных мундирах. В карете под охраной четырех братьев Орловых был Петр III.
Он был без чувств.
С него сорвали парик и били.
Когда перестали бить, увидели, что на висках у него залысины, а волосы совсем седые. Его туловище обмякло, голова болталась.
Над каретой крутилось красное солнце.
Для солдат сегодня был красный день — праздник.
В Петергофском парке, привязанный к алебастровому чудовищу, все еще стоял конь императора.
Через четыре дня, 6 июля 1762 года, Петр III умер — будто бы от нервной горячки. Скоропостижно.

[E.P. Iphan]

Екатерина Романовна Дашкова писала стихотворения на нескольких языках и приписывала себе командные роли как в заговоре 28 июня 1762 года, так и во всех последующих ответственных событиях, которые происходили в Российской империи.
Потом она писала прозу и оставила «Записки».
Екатерине Дашковой в 1762 году было восемнадцать лет. Девушка хотела хоть какой-нибудь славы — любой. Она поискала себя в поэзии. Стихотворения отослала Ломоносову. Академик-реформатор был оскорблен и попросил стихов ему больше не присылать.
Тогда княгиня попыталась прославиться среди гвардейских офицеров.
Прославилась.
Но ненадолго. Екатерина II не позволяла ни одной из своих фрейлин противоборствовать в этой области.
В насмешку над наперсницей-соперницей императрица назначила ее президентом Академии наук, а в память о ее несостоявшемся таланте (поэзии!) поручила Дашковой издавать правительственный журнал.
Дашкова долго ожидала поощрений. Кем она хотела стать — неизвестно, может быть, генерал-прокурором Синода или канцлером. Она жаждала реформации Российской империи, а получила от Екатерины только 24 000 рублей; всем давали деньги, ну и Дашковой. Прошло восемь лет. Дашкова возмутилась: почему она не у власти? Екатерина посоветовала статс-даме отправиться в заграничное путешествие. Полечить нервы. Дашкова поехала и полечилась. Прошло еще восемь лет. Дашкова опять взбунтовалась и опять отправилась в путешествие по разным государствам Европы. В своих воспоминаниях Дашкова постоянно подчеркивает, какая между ними (Екатериной и Дашковой) была дружба. Не было дружбы. Не могло быть никакой дружбы: Дашковой — девятнадцать лет, императрице — тридцать два. При такой разнице в годах, при общих фаворитах, что-то не слыхали еще на земле о дружбе двух девушек. Вот когда статс-даме исполнилось сорок лет, Екатерина оттаяла.
Дашкова стала: статс-дамой российского императорского двора, кавалером ордена святой Екатерины Великомученицы, директором императорской Академии наук, президентом Российской императорской академии, членом академий — Стокгольмской, Дублинской, Римско-императорско-эрлянгенской, членом Обществ — испытателей природы (Берлин), философического (Филадельфия), земледелия (Цельс). Дашковой показалось мало таких титулов, и она потребовала орден снятого Владимира II степени. Лучше бы не требовала. За пропаганду Радищева и Княжнина (не потому, что их любила Дашкова, а потому, что их не любила Екатерина) президент Академии и редактор правительственного журнала «Собеседник» была выслана из С.-Петербурга с предписанием никогда не являться ко двору.
У Дашковой все-таки остался определенный привкус горечи и разочарования. И она не без задумчивости вспоминала в своих записках одну фразу Петра III.
Это было 23 июня 1762 года.
Император напропалую пьянствовал. Дашкова с ненавистью и отвращением относилась к особе Петра. Причины этого отношения остаются невыясненными. Княгиня объясняла их своей любовью к Отечеству и болью за него (за Отечество). Современники объясняли по-другому: из двух сестер Петр предпочел старшую, что, естественно, больно ранило сердце младшей, самолюбивой и чувствительной к своей славе и к своему счастью.
Екатерина Дашкова, как сестра любовницы Петра III Елизаветы, была допущена ко двору.
Она описывает двор:
«Это общество принимало вид казармы, где табачный дым с его голштинскими генералами были любимым развлечением Петра. Эти офицеры были большею частью капралы и сержанты прусской армии, истинные дети немецких сапожников, самый нижний осадок народных слоев. И эта сволочь нищих генералов была по плечо такого государя. Вечера обыкновенно оканчивались ужинами, в зале, увешанной сосновыми ветвями».
Вот в таком зале, увешанном сосновыми ветвями с шишками, где пили бархатное баварское пиво, где голштинские пьяные генералы сбивали шишки вилками, где скатерти были залиты пивной пеной, а на полу валялись рыбные кости, чешуйки, соленые сухари и кожура от сосисок, где разноцветные свечи еле-еле мерцали в шарах табачного дыма, где стоял гвалт и все говорили на смеси из четырех языков: русского, немецкого, французского, венгерского — какой-то марсианский всеобщий язык, никто никого не понимал, — пьяный и подмигивающий Петр встал из-за карточного столика (он любил карты — «кампи») и, пошатываясь, подошел к Дашковой, которая сидела с горящими глазами на скамеечке черного дерева, демонстративно ела только мороженое — серебряной ложечкой с блюдечка — и любила и жалела императрицу, все права которой были попраны. Перед мысленным взором девушки разворачивались кровавые сцены предстоящего переворота, вождем которого она уже представляла саму себя на белом коне, с обнаженной шпагой; Петр что-то бессвязно бормотал, искательно заглядывал в глаза — все-таки родственники по сестре, он отговаривал Дашкову — не надо, девушка, присоединяться к партии императрицы, вы — клянусь вам! — раскаетесь; Дашкова почему-то преодолела отвращение к этому пьяному дыханию, к этому больному, запятнанному шрамами оспы лицу и прислушалась, Петр III сказал:
— ДИТЯ МОЕ, — сказал он, — ВАМ БЫ НЕ МЕШАЛО ПОМНИТЬ, ЧТО ВОДИТЬ ХЛЕБ-СОЛЬ С ЧЕСТНЫМИ ДУРАКАМИ, ПОДОБНЫМИ ВАШЕЙ СЕСТРЕ И МНЕ, ГОРАЗДО БЕЗОПАСНЕЕ, ЧЕМ С ТЕМИ ВЕЛИКИМИ УМНИКАМИ, КОТОРЫЕ ВЫЖМУТ ИЗ АПЕЛЬСИНА СОК, А КОРКИ БРОСЯТ ПОД НОГИ.
Потом не только Дашкова вспоминала неоднократно эту фразу. Дурак Петр оказался проницательнее многих умников офицеров, которые впоследствии, после активного участия в перевороте, ссылались в Сибирь.
О предстоящем перевороте знал уже весь Петербург.
Переворот не был тайной для императора. Было достаточно добровольных доносчиков. Доносили и сомнительные секретари иностранных миссий, аккредитованных в Петербурге, доносили и без сомнений преданные Петру генерал-адъютант граф Андрей Васильевич Гудович, генерал-адъютант князь Иван Федорович Голицын и генерал-майор Иван Михайлович Измайлов.
Петру приносили и списки заговорщиков и называли их вождей.
Он ничего не делал для своей защиты. Он — смеялся. Будь что будет! Он попросил предоставить его судьбу — ему самому. Он смеялся все больше день ото дня, — он отчаивался! — он делал большие успехи, самоубийца, он большими шагами шел к своей неминуемой гибели. Он считал контрдействия ниже собственного достоинства.
Двадцать четвертого июня 1762 года в 10 часов утра, в понедельник, император Петр III приказал Панину явиться в Ораниенбаум.
Действительный тайный советник и кавалер, камергер и сенатор, воспитатель сына Петра III цесаревича Павла Петровича, которому было сейчас восемь лет, Никита Иванович Панин явился.
Высокий, какой-то весь качающийся на длинных ногах, как австралийская птица, с болезненно-бледным и хищным лицом, в идеальных чулках, в башмаках с идеальными бриллиантовыми пряжками, в несколько женственном камзоле с идеальными перламутровыми пуговицами, Панин представлял собой трагикомическую фигуру в роскошном парике с тремя распудренными и перевязанными ленточками косицами сзади, — типичный куртизан времен Людовика XIV.
Произошел следующий разговор:
Петр. Граф, вы делаете успехи.
Панин. Я прошу разъяснений, ваше величество.
Петр. Я говорил с наследником, цесаревичем Павлом, моим сыном и вашим воспитанником, я экзаменовал его. Этот плутишка знает все науки лучше, чем все мы, вместе взятые.
Панин. Благодарю вас, ваше величество.
Петр. Нет, это я позвал тебя, чтобы отблагодарить.
Петр сказал как-то слишком обыкновенно, каким-то неуловимо зловещим тоном, и Панин вздрогнул, потому что через несколько дней мятеж, а он — вождь Сената. Панин стоял и покачивался, растерянный, какой-то зеленоватый в утреннем свете, а Петр торжественным тоном, с официальной лаской заглядывая в глаза идеальному камергеру, прочитал все пункты подготовленного указа, перечисляя многочисленные заслуги графа как в России, так и на дипломатической службе в иностранных миссиях.
Вибрирующим голосом, пародируя самого себя, Петр прочитал последний пункт, из-за которого, собственно говоря, был составлен весь указ:
«За все сии неоценимые доселе заслуги император присваивает действительному тайному советнику, кавалеру, камергеру и сенатору графу Панину Н. И. настоящее высокое звание — капрала лейб-гвардии Измайловского полка».
Панин был ошарашен. Это было неслыханное оскорбление.
— За что... за что? — прошептал камергер, поправляя парик.
Петр объяснил:
— Полковник Измайловского полка — граф Кирилла Григорьевич Разумовский. Мне стало известно, что у вас — общие замыслы. Вы понимаете мою мысль? Я хочу, чтобы вы все действовали не поодиночке, а сообща. Так как всем подготовительным периодом руководит Разумовский, а вы, остальные, ходите у него в капралах, так я хочу, чтобы у вас был официальный капральский чин.
Трепещущий Папин заявил никаким голосом, что в таком случае он сбежит, эмигрирует, переселится в Швецию... и завтра же.
— Ну, только не завтра же! Ну, граф! — захохотал и подпрыгнул Петр. — Ведь у всех у вас замыслы! На этой скромненькой страничке — список всех вас, числом — сорок. Сегодня я арестую Пассека, он капитан и друг Орловых, и — распускает слухи! Слухач! Действуйте, дети! — сказал император. — Только посмотреть на ваши бабьи морды — какая красота! — Петр еще расхохотался, присел на табурет, закинул ногу на ногу и сказал в пространство: — Пошел вон!
Если Пассек подтвердит список, то все сорок офицеров лейб-гвардии, заговорщики и их вождь — Екатерина — уже мертвецы.
Император сказал: сегодня я арестую Пассека.
И Панин вышел вон, почти без сознания вскарабкался на подножку кареты, опустился на кожаное сиденье, наклоняясь всем корпусом вперед, чтобы не касаться затылком спинки сиденья, чтобы не растрепать парик и не уронить с него пудру.
Это впоследствии Панин приписывал себе командные роли в перевороте, на самом деле еще трое суток сенатора лихорадило. Сенат не знал, что делать, посылали посыльных, а он отмалчивался, никому ни слова не сказал про этот, как он впоследствии пышно выражался, «несколько неприятный разговор с ополоумевшим от страха государем». Только утром 28 июня лихорадка утряслась и Панин кое-как, втихомолку, окольными подстрекательствами, стал участвовать в перевороте.
Двадцать пятого июня в три часа дня, во вторник, император Петр явился собственной персоной на заседание Синода. Он не предупредил. Синод был занят обсуждением порядка церковной и ризничной описи Соловецкого монастыря.
Собрание Синода с некоторым неудовольствием следило за высокой фигурой Петра, который не соизволил даже снять головной убор — свою голштинскую треуголку, не соизволил даже снять свои желтые перчатки с крагами, так и шел предельно прусским шагом к кафедре, не оглядывался и не оглянулся на кресла, в которых разместилось тридцать четыре члена Синода; без всякого сопровождения, без секретарей, один, оставив около входа в здание Синода двух собак-волкодавов, которые все лаяли и лаяли, и лай был отчетливо слышен каждому, кто присутствовал в этом собрании, и каждый соображал по этому разноголосому лаю, что собак — две.
Петр не сказал никакого вступительного слова, ни к кому и никак не обратился, он все-таки снял одну перчатку и бросил ее на кафедру, потом из-за краги второй перчатки вынул листок, развернул, не поднимая лица, вчетверо сложенный листок гербовой государственной бумаги и сказал:
— Высочайший указ.
И прочитал высочайший указ, ни с кем не посоветовавшись, не улыбнувшись ни разу, не комментируя никак пункты, обыкновенным своим солдатским голосом:
— «Пункт первый: чтобы дать всем волю во всех законах, и, какое у кого ни появится желание, не совращать молитвой, или полицией. Пункт второй: принять вообще всех западных людей и всех своих инородцев, пусть они молятся, кому хотят, но — не иметь их в поругании и в проклятии. Пункт третий: уреченные посты прекратить по причинам всероссийского голода и почитать их не в закон, а в производство. Пункт четвертый: о грехе прелюбодейном не иметь никому осуждения, ибо и Христос не осуждал. Пункт пятый: всех ваших монастырских крестьян освободить и причислить моему державству, а вам вместо их мое собственное жалованье дам. Пункт шестой: чтоб дать волю во всех моих мерностях и, что ни будет от нас впредь представлено, не препятствовать. Император Российской империи Петр III. 25 июня 1762 года».
— Ну! — сказал Петр, поднимая злое лицо, посмотрел на всех, близоруко щурясь, исподлобья, барабаня пальцами по кафедре. — Все! — сказал император.
Синод окаменел. Ни у кого не нашлось никакого слова. За несколько минут Петр лишил Синод диктата нравственности и всех доходов.
— Все! — сказал император и ушел большими шагами, в тяжелых сапогах для верховой езды, лишь простые железные шпоры позвякивали уже где-то на далеких ступеньках.
Вся система России держалась на афоризме Сократа: не важно, чем ты занимаешься, важно, как ты об этом говоришь. Занимались всем, что приносит пользу себе, но говорили о государственном. Петр III, первый из русских императоров (и последний), снял маскарадную маску с этой говорильни и сказал в лицо всей жрущей и обворовывающей все и вся системе, что она представляет собой на самом деле. Поэтому вся административная Россия возненавидела Петра III.
Петр III уничтожил Тайную канцелярию, то есть тайную полицию. Этот жест потряс всю Россию. Это угрожало безработицей тысячам осведомителей. Это сословие возненавидело Петра III.
Екатерина отменила этот указ, и никто из последующих императоров не возобновил его.
Почему раскольники России, а это были не волхвы-одиночки, а огромная мятежная армия, сотни тысяч, не после смерти Петра, что можно было бы приписать легенде, — при жизни его записали имя его в свои молитвенники? Почему имя его было для них — святая святых? Почему все инородцы России, а их были миллионы, от калмыков до евреев, еще двести лет поминали Петра III в своих храмах? Ни одного императора — только Петра III?
Петр III издал указ о веротерпимости, то есть все, даже самые малочисленные вероисповедания в России были приравнены к государственной религии — к православию. Православие лишилось исключительного ореола и командных постов. Духовенство возненавидело Петра III.
Екатерина II отменила этот указ, и никто из последующих императоров не возобновил его.
Петр III издал указ о желательности, но необязательности службы в армии.
Петр III отнял у духовенства управленье монастырскими и церковными имениями, подчинил имения гражданской коллегии экономии, обложил бывших монастырских крестьян лишь рублевым оброком, отдал им в вечное пользование всю пахотную землю. Этот указ Екатерина II отменила, и только через сто лет произошло освобождение крестьян, но без пахотной земли.
Не потому ли восстание Пугачева проходило от имени Петра III? Ведь крестьяне хотели видеть на троне Петра III, а не самозванца-казака. О самозванстве Пугачева знала только верхушка.
Петр III позволил дворянам беспрепятственный выезд за границу.
В России никогда не было гласного суда. «Не выносить сор из избы». Знаменитый реформатор государства Российского Петр I панически боялся гласного суда. Он махал железным кулаком в сторону Европы, но трепетал перед ее общественным мнением. Негласный суд — вообще не суд, а издевательство над юриспруденцией.
В России существовала система всеобщности: посредством подарков, или же взяток, даруемых правительством, все сословия были насильственно втянуты в общий круг беззакония, поощряемого сверху, — панибратство, круговая порука.
Петр III запретил Сенату преподносить подарки крестьянскими душами и государственными землями. Только ленты и ордена — символ поощрения. Никаких денежных наград. Суд — гласный. Никакой оглядки на западное мнение. Россия есть Россия, и ни от чьего мнения она не станет ни хуже, ни лучше.
Екатерина II отменила указ о бессребрености службы и о гласном суде.
Петр III запретил Синоду вмешиваться в дела морали и нравственности народа. Этим указом он освободил миллионы семей от унизительной системы исповедей священникам — постыдных доносов и признаний.
Петр III не делал тайны из своей ненависти к существующей России, ни перед кем не заискивал, сочинял идеалистические реформы и простодушно верил врагам: супруге, которая задумала убийство семнадцать лет назад; вельможам, которые смотрели на него как на карикатуру; армии, которая осатанела от его требований. На самом деле у Петра теперь оставалась только своя собачья свора и своя скрипка. 25 июня 1762 года публичное выступление в Синоде решило судьбу императора.
Для Екатерины II, которая своим хищным, предположительным умом во всем разобралась, Россия была такой, какой она была на самом деле: собственное домашнее хозяйство, домашнее животное, которое нужно пасти кнутом, чтобы оно давало молоко.
Почему двести лет апологеты самодержавия — историографы — вычеркивали имя Петра III из списков государственных деятелей? Петр III навеки заклеймен историей: голштинец и пьяница. Формулу придумала Екатерина, и формула хороша.
Что известно о Петре III? Только то, что он родился в 1728 году, а умер в 1762-м? Да и умер ли — уже легенда. Что он был голштинским принцем, сыном дочери Петра I Анны? Что он имел все права на российский престол, а Екатерина — ни малейших? Что Петр III был законным царем России, а Екатерина захватила престол силой, с Россией ее не связывала ни одна ниточка происхождения, она была чистокровная немка, как бы ни приписывали последующие историки ее личности панславизм. К панславизму в России имели особое пристрастие только инородцы.
Кто характеризовал Петра III?
Екатерина, Дашкова, Панины оставили о нем записки.
Кто судил Петра III?
Екатерина, его жена, которая его ненавидела и уничтожила. Дашкова, наперсница и сотрудница Екатерины. Панины — Никита Иванович, воспитатель Павла, дядя Дашковой, любимый администратор Тайной канцелярии в царствование Екатерины, и Петр Иванович, дядя Дашковой, герой Семилетней войны, последний усмиритель Пугачева.
Все — одна семья.
Все — обвинители.
Ни одного адвоката — нет.
Штелин, переводчик и поэт, библиотекарь Петра III, а впоследствии действительный член екатерининской Академии, которой командовала Дашкова, в своих записках тоже предает своего императора. Он достаточно умен, чтобы не писать откровенные мерзости, но и достаточно хитер, чтобы на них намекнуть.
Ни один историк не попытался поставить хотя бы элементарный опыт объективности.
Все перечисленные выше записки цитировали двести лет, не догадываясь, что свидетели — убийцы императора Петра III, что их показания, безусловно,— самооправдание, а потому, безусловно, — ложь.
Впоследствии Вольтер назвал переворот восхождением государственности, а Дидро — счастьем страны.
Эти мыслители — лишь писатели, они далеко зашли в своем снобизме, вмешиваясь в политику. Их политика — коллекционирование автографов королей.
Энциклопедисты обманулись и запутали потомков. Они повторяли вслед за Екатериной, что переворот 28—29 июня 1762 года — демократизация системы, что это — воля всей России.
Простодушный идеалист, Петр III не знал, на что он идет. Для него структура и география России — легко исправимый хаос. Но он предчувствовал свою недолговечность. Он обращался к Сенату, к Синоду, ко всем коллегиям.
ДАЙТЕ МНЕ ВОЛЮ ВО ВСЕХ МОИХ МЕРНОСТЯХ, И, ЧТО НИ БУДЕТ ОТ МЕНЯ ВПРЕДЬ ПРЕДСТАВЛЕНО, НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.
Это — не приказ. Это — просьба. Это как молитва: господи, смилуйся!
Глас вопиющего в пустыне. Он успел только освободить монастырских крестьян и дать им землю.
Екатерина II и ее свита далеко зашли. Было убийство одного человека — Петра III — и попрание его имени, его деятельности, его личности. Народ в этой пресловутой «революции» не участвовал. Достаточно просмотреть списки руководителей восстания, чтобы определить, что действовала только одна семья.
Ближайшей помощницей Екатерины II по заговору была Екатерина Дашкова, в девичестве Воронцова. Ее родная сестра Елизавета была последней любовницей Петра III. Ее дядя М. И. Воронцов был канцлером. Его жена А. К. Воронцова — дочь К. С. Скавронского, родного брата Екатерины I. Дядья ее мужа — Н. И. Панин, воспитатель цесаревича Павла, П. И. Панин, генерал-аншеф, герой Семилетней войны. Семья К. Г. Разумовского, маршала, гетмана и полковника Измайловского полка, была в непосредственном родстве с императрицей Елизаветой Петровной, его жена — внучатая сестра Елизаветы, любовником которой был брат гетмана А. Г. Разумовский, Л. А. Нарышкин, обер-шталмейстер, двоюродный племянник Петра I, был женат на родной племяннице Разумовских. Капитан М. Ласунский собирался жениться на одной из дочерей Разумовского. А. В. Олсуфьев, сенатор, был женат на дочери В. Ф. Салтыкова, любовника Елизаветы Петровны, а брат жены Олсуфьева был любовником Екатерины II. Ф. А. Хитрово, секунд-ротмистр конногвардейского полка, был племянником маршалов Шуваловых, двух. Начальник петербургской полиции барон Н. Корф был родственником тетки Дашковой. Князь Репнин был племянником Паниных. Троюродный брат Дашковой граф Строганов был и родственником Екатерины. Братья Орловы, пятеро, — из которых один, Григорий, был любовником Екатерины, а Алексей и Владимир не исключено, что стали, — были в родстве с тремя братьями Всеволожскими, прапорщиками Измайловского полка. Князь М. Н. Волконский, полководец Семилетней войны и дипломат, был племянником графа Бестужева-Рюмина, пострадавшего при Елизавете Петровне за соглашательства с Екатериной. Капитан Бредихин был женат на А. Ф. Голицыной, родной сестре генерал-адъютанта Петра III. Секунд-ротмистр Ржевский был двоюродным братом Хитрово. Поручик Протасов был двоюродным братом камер-фрейлины А. С. Протасовой, родственницы Орловых. Поручик 3. Дубянский и секунд-ротмистр М. Дубянский были сыновьями духовника Елизаветы Петровны. Камер-юнкер Баскаков был сыном президента ревизион-коллегии. Генерал-майор Рославлев был женат на Е. Н. Чоглоковой, внучатой сестре Петра III. Остальные: поручик Чертков, поручик Ступишин, капитан Голицын, капитан Похвистнев, капитан-поручик Вырубов, капитан-поручик Обухов, секунд-ротмистр Несвицкий, капитан-поручик Пассек, поручик Ребиндер — все одна компания по картам, по приключениям, по вину — так или иначе родственники, — куртизаны Дашковой, которые мечтали стать любовниками Екатерины и почти все стали ими, как например поручик Талызин или вахмистр Потемкин.

[E.P. Iphan]

Никогда — за всю историю государства Российского — даже в свирепые времена Иоанна Грозного и Петра I, даже в мистические, умалишенные времена Анны Иоанновны, — никогда — не было — в России — такого количества заговоров, казней, ссыльных, судебных процессов, преследований и произвола как во времена Екатерины
.
По свидетельству самой императрицы, только за одни год, предшествующий казни Мировича (подпоручик, он попытался в одиночку освободить из Шлиссельбургской крепости законного императора Иоанна Антоновича), было раскрыто четырнадцать заговоров! Самый серьезный из них — заговор Хрущева (тоже в пользу Иоанна Антоновича) — имел более тысячи сторонников. И эта тысяча не была темной, нерассуждающей массой, — дворяне, офицеры.
Но пропустим эти пустяки (пусть — пустяки!).
Какое кровавое восстание Железняка и Гонты!
Крестьянская война Пугачева!
Польское восстание Тадеуша Костюшко!

А просвещенные, энциклопедические методы расправы! Мировичу публично отрубили голову, чего не случалось в России вот уже двадцать лет. Полководец Суворов привез самозванца Пугачева в клетке, и его четвертовали. Сотни четвертованных и подвешенных за ребро сторонников Пугачева. Тысячи и тысячи виселиц в калмыцких, башкирских, киргизских степях. Тысячи солдат, умерших под палками. Миллионы и миллионы кнутов для солдат и крестьян. Сотни и сотни колесованных уральских работных людей. Треть населения восточных и южных областей империи — с клеймами, как собственный скот, чтобы не эмигрировали.
Но Екатерина поняла механику и демагогию управления.
Она оградила свою персону пресловутым «Наказом», своего рода республиканской крестьянской конституцией, где каждый пункт — счастье и справедливость, где каждый пункт — демагогия и ложь, где каждый пункт — маска, надетая для наивного потомства и для общественного мнения, а также для интеллигенции Запада.
Потому что, облегчив кое-как положение крестьян, Екатерина дала помещикам неслыханные в истории государства права: по своему усмотрению наказывать крестьян и ссылать их «в каторгу». Лишь этот один только пункт «Наказа» практически перечеркивал, исключал все остальные поблажки.
«Наказ» имел и еще одно название.
Екатерина называла его «философией освобождения личности».
Век Просвещения.
Но все вожди русского Просвещения, а и было-то их всего двое, — сидели в тюрьмах. Новиков и Радищев.
Новиков издавал свой журнал, в котором робко и доброжелательно полемизировал с Екатериной в вопросах нравственности государственной. Екатерина тоже издавала свой журнал. Спор двух журналистов закончился Шлиссельбургской крепостью — самым веским и многозначительным аргументом в серии философских доказательств Екатерины. Радищева приговорили сначала даже к смертной казни.
Просвещенный абсолютизм.
Но при дворе не было ни одного просветителя.
Не было мало-мальски грамотного человека.
Просвещенный век и просвещенный абсолютизм. Так называла свое время и собственную особу Екатерина.

Екатерина Великая сильно преувеличивала свою роль в мировой истории.
Она говорила:
— Кто дал, как не я, почувствовать французам права человека?
Под этими словами она подразумевала, что она, единственная на свете, своими блистательными письмами указала светлый путь Вольтеру да и остальным писателям-энциклопедистам.
Она говорила:
— Я не умру без того, пока не выгоню турок из Европы и с Индией не осную торговли.
Она умерла, так и не выгнав турок из Европы, так и не основав торговлю с Индией. Она говорила:
— Ежели б я прожила двести лет, то бы, конечно, вся Европа подвержена была б российскому скипетру.
Ее фразы по своему объему, как мы видим, с годами приобретали все более космические масштабы. Она ужа считала себя пифией, способной предугадывать судьбы современной Европы, Европы двадцатого века.
Она говорила о Радищеве:
— Едет оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния, хотя и то неоспоримо, что лучше судьбы наших крестьян нет во всей вселенной.
Уже вселенная.
Пугачевское восстание, в котором участвовало около миллиона крестьян, немного лучше охарактеризовало их судьбу, чем их матушка-государыня.
Какими же всеобъемлющими государственными делами своего отечества была больна Екатерина в течение этого дневникового, если так можно выразиться — инкубационного периода: с 1745 по 1762 год, или семнадцать лет?
На каждой странице своих автобиографий она заявляет, что Россия видела в ее лице СПАСИТЕЛЬНИЦУ.
Чтобы иметь право называть себя таким высоким библейским словом-символом, нужны авторитетные и веские доказательства.
Значит, семнадцать лет, день за днем, она совершала такие деяния, что вся страна затаив дыхание ожидала того замечательного и неповторимого момента, когда СПАСИТЕЛЬНИЦА сядет на престол и спасет ОТЕЧЕСТВО.
Да, она делала много. Вот веские доказательства. Вот какова государственная деятельность молодой претендентки на престол. Вот ее «Хронологические заметки», самые важные и ответственные пункты ее политической биографии.
1745 год.
Падение с лошади в Екатерингофе.
Кража карандаша, которую произвел Петр III в Эрмитаже.
1747 год.
Слезы в Петров день (ее слезы).
Слезы в день св. Александра Невского (ее слезы).
1749 год.
Обед в Тайнинском и пьянство...
Зубная боль (ее боль).
Страстишка великого князя к вдове Долгоруковой. Его пьянство 1 мая в лесу.
Страшная головная боль в Перове (ее боль).
Зуб, выдернутый в Царском Селе (ее зуб).
1750 год.
Шашни великого князя с принцессой Курляндской.
Начало меланхолии этим летом (ее меланхолии).
1751 год.
Маскарады и кокетничанья.
Вот, собственно говоря, и весь список, который она написала собственной рукой. Список важнейших и ответственнейших событий в ее деятельности за пять лет.
Остальные двенадцать лет с не меньшим основанием давали повод Российской империи, а особенно простонародью, видеть в ней, как она скромно признается, — СПАСИТЕЛЬНИЦУ.
Потом прошло еще тридцать пять лет. Она — царствовала. Она могла делать все что заблагорассудится — преобразования любые. Вот что писал о благотворительной деятельности Екатерины II писатель Г. С. Винский, сосланный, как и Радищев:
«Все переловлено, даже до наименований: губернии названы поместничествами, губернаторы правителями, воеводы городничими и пр. пр. Иная губерния, управляемая прежде 50 судьями, разделившись на четыре наместничества, имеет теперь в каждом до 80 судей (то есть вместо 50 — 320). Хлебопашец почувствовал перемены: вместо 3 баранов в год он должен сдавать 15».
«Совестные суды». Когда судят не по букве закона, а по совести. Славный Морсье сгоряча написал: «Заря благоденствия рода человеческого занялась на севере. Спешите к полуночной Семирамиде и, преклонив колена, поучайтесь: она первая учредила суд совести!» Но мы, россияне, для которых великая законодательница изобрела сии спасительные суды, мы скоро на свой счет узнали, что это была одна кукольная игра. Желание быть судимому по совести само собой уничтожалось, и ябедники безбоязненно продолжали угнетать беспомощных.
Важнейшим пожалованием можно было бы почесть права и преимущества, данные дворянству и городам. В другом европейском народе подобные узаконения произвели бы неминуемо полезные перемены, но Екатерина основательно знала своих россиян и была твердо уверена, что они не только не воспользуются даруемой свободой, но не поймут и содержания ее благоволения; а она, нисколько не умаляя силы своего самодержавия, бросит пыль в глаза Европе и обморочит потомство. Сие все в точности воспоследовало: во всех дворянских собраниях, кроме нелепостей, споров о пустяках и ссор, никогда ни одно дельное дело не было предлагаемо. Люди со знаниями и душой под различными предлогами устранялись правительством.
В марте 1775 года государыня пожаловала народу 47 милостей. Для увековечивания их внесенные в государственную хронологию, сии 47 милостей не стоили ни одной дельной.
С сего времени Екатерина перестала себя слишком утруждать и, высмотревши, что русский народ есть самый повадливый и нещекотливый, пустилась наслаждаться всем, без всяких оглядов.
Пушкин писал:
«...со временем история оценит влияние ее царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве, отвратительное фиглярство в сношениях с философами ее столетия — и тогда голос обольщенного Вольтера не избавит ее славной памяти от проклятия России».

[E.P. Iphan]

Надо было бы это первым постом разместить в этой теме))) Как предисловие, так сказать)))

Диалектика мифа.

Миф не есть выдумка, или фикция, не есть фантастический вымысел.

Разумеется, мифология есть выдумка, если применить к ней точку зрения науки, да и то не всякой, но лишь той, которая характерна для узкого круга ученых новоевропейской истории последних двух трех столетий. Однако, мы условились рассматривать миф исключительно лишь с точки зрения самого же мифа, глазами мифа, мифическими глазами. А с точки зрения самого мифического сознания ни в каком случае нельзя сказать, что миф есть фикция, и игра фантазии. Миф есть наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но наиболее яркое и самая подлинная действительность. Это – совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола. Миф – необходимейшая, прямо нужно сказать, трансцендентально-необходимая категория мысли и жизни, и в нем нет ровно ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это – подлинное и максимально конкретная реальность. Ученые мифологи почти всегда находятся во власти этого всеобщего предрассудка, но нас интересует миф, а не та или иная эпоха в развитии сознания. Миф не выдумка, а содержит в себе строгую и определенную структуру, а, следовательно, является основной категорией сознания и бытия вообще.

Миф не есть бытие идеальное.

Под идеальным бытием условимся понимать не бытие лучшее, совершеннейшее, возвышеннейшее, чем бытие обыкновенное, но просто смысловое бытие. Есть ли миф отвлеченно-идеальное бытие? Конечно, не есть ни в каком смысле. Миф не есть произведение или предмет чистой мысли. Чистая, абстрактная мысль меньше всего участвует в создании мифа. Уже Вундт хорошо показал, что в основе мифа лежит аффективный корень, так как он всегда есть выражение тех или иных жизненных и насущных потребностей и стремлений. Чтобы создать миф, меньше всего надо употреблять интеллектуальные усилия. Миф – не идеальное понятие, и также не идея и не понятие. Это есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть бытие идеальное, но жизненно ощущаемое и творимое, вещественная реальность и телесная, до животности телесная действительность.

Миф не есть научное построение.

Научное отношение к мифу, как один из видов абстрактного отношения, предполагает изолированную интеллектуальную функцию. Надо очень много наблюдать и запоминать, очень много анализировать и синтезировать, внимательно отделять существенное от несущественного, чтобы в итоге получить хоть какое-нибудь элементарное научное обобщение. Наука в этом смысле чрезвычайно хлопотлива и полна суеты. Несмотря на всю абстрактную логичность науки, почти все наивно убеждены, что мифология и первобытная наука – одно и то же. Как бороться с этими застарелыми предрассудками? Миф всегда чрезвычайно практичен, насущен, всегда эмоционален, аффективен, жизнен. И тем не менее думают, что это - начало науки. Миф насыщен эмоциями и реальными жизненными переживаниями. Он, например, олицетворяет, обоготворяет, чтит или ненавидит, злобствует. Может ли быть наука таковой? Первобытная наука, конечно, тоже эмоциональна, наивно непосредственна и в этом смысле вполне мифологична. Итак, наука не рождается из мифа, но наука не существует без мифа, наука всегда мифологична.

Миф не есть ни схема, ни аллегория.

Аллегория – есть, прежде всего, некая выразительная форма, форма выражения. Для выражения недостаточен смысл или понятие само по себе. Выразительное бытие есть всегда синтез двух планов, одного – наиболее внешнего, очевидного и другого – внутреннего, осмысляющего и подразумеваемого. Выражение есть синтез и тождество внутреннего и внешнего, самотождественное различие внутреннего и внешнего. Аллегория есть бытие выразительное.

Миф не есть ни схема, ни аллегория, но символ. Нужно, однако, сказать, что символический слой в мифе может быть очень сложным. Это особенно интересно потому, что одна и та же выразительная форма, смотря по способу соотношения с другими смысловыми выразительными и вещественными формами, может быть и символом, и схемой, и аллегорией. Поэтому анализ данного мифа должен вскрыть, что в нем есть символ,чтосхема ичто аллегория и с каких точек зрения.

Миф не есть поэтическое произведение.

Нечего и говорить о том, что отождествление мифологии и поэзии тоже одно из коренных убеждений огромной части исследователей. Начиная, с Я. Гримма очень многие понимают мифы как поэтические метафоры первобытного образного мышления. Вопрос об отношении мифологии поэзии действительно весьма запутанный вопрос. Сходство того и другого бросается в глаза гораздо скорее, чем различие. Чтобы не сбиться в сравнительном анализе мифического и поэтического образа, укажем сначала главнейшие черты сходства. Это даст возможность более ярко разграничить обе сферы.

Должно быть ясно, что мифический и поэтический образ суть оба виды выразительной формы вообще. Выражение – арена встречи двух энергий, из глубины и извне, и в их взаимообщении в некоем целом и неделимом образе, который сразу есть и то, и другое, так что уже нельзя решить, где «внутреннее» и «внешнее». Слово всегда выразительно. Оно всегда есть выражение и понимание, а не просто вещь или смысл. Таков же и миф. Миф или прямо словесен, или словесность его скрыта, но он всегда выразителен.

Мифология и поэзия – суть в одинаковой мере интеллигенция, то есть это не только выражение, но и одушевленное одухотворенное выражение. Всякая поэтическая форма всегда есть нечто одухотворенное, она есть изнутри видимая жизнь.

И поэтическое, и мифическое бытие есть бытие непосредственное, не выводное. Образ и в поэзии, и в мифологии не нуждается ни в какой логической системе, ни в какой науке, философии или вообще теории. Он – наглядно и непосредственно видим. Выражение дано в живых ликах и лицах и надо только смотреть и видеть, чтобы понимать.

Некоторое относительное сходство можно находить в общем признаке отрешенности. Однако это как раз та область, где мифология и поэзия расходятся между собой принципиально и окончательно, и поэтому надо быть осторожным в установлении сходства.

Миф не есть специально религиозное создание.

Это отграничение весьма существенно. Как популярное, так и научное сознание довольно слабо разграничивает эти понятия и часто совершенно без оговорок употребляет одного вместо другого. Тут залегает, однако, существенное различие, и надо уметь его формулировать. Расхождение обеих сфер станет яснее, если принять во внимание их сходство. Непререкаемое сходство мифологии и религии заключается в том, что обе эти сферы суть сферы бытия личностного. Относительно религии тут не может быть сомнений, ни с популярной, ни с научной точки зрения. Религия и мифология – обе живут самоутверждением личности. В религии личность ищет утешения, оправдания, очищения и даже спасения. В мифе личность также старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю. Эта общая личностная основа делает заметным и расхождение обеих сфер. Действительно, в религии мы находим какое-то особое, специфическое, самоутверждение личности. Это какое-то принципиальное самоутверждение себя в своей последней основе, в своих исконных бытийных корнях. А миф как таковой, чистая мифичность как таковая – отнюдь не должны быть во что бы то ни стало принципиально религиозными. Так, религия всегда живет вопросами о грехопадении, искуплении, спасении, грехе, оправдании, очищении и т.д. Может ли миф существовать без этих проблем? Конечно, и тому в подтверждение есть множество примеров. Религия привносит в миф только некое специфическое содержание, которое и делает его религиозным мифом, но самая структура мифа совершенно не зависит от того, будет ли она наполнена религиозным или иным содержанием.

Миф не есть догмат.

В это отождествление легко впасть после вышеописанного отграничения мифа от религии. В самом деле, миф не есть сама личность, но ее изображение, ее лик, ее форма и образ, ее начертание. Не есть ли он в таком случае догмат? Догмат ведь как раз фиксирует смысловое, энергичное содержание религии. Он есть форма и начертание постижения и достижения, данных в религии. Этого рассуждения необходимо избегать.

Миф не есть догмат по одному тому, что миф как таковой, чистый миф не есть вообще религия. Догмат предполагает некоторый минимум религиозного опыта, в то время как миф может существовать вне всякой религии (например, в науке или искусстве).

Миф не есть догмат, потому что последний есть всегда уже определенного рода рефлексия над религиозным опытом и, может быть, над религиозным мифом. Миф же ни в каком смысле не есть какая-нибудь рефлексия. Он всегда некая явленность, непосредственная и наивная действительность, видимая и осязаемая изваянность жизни.

Миф не есть догмат, потому что догмат есть не только рефлектированный, но и абсолютизированный миф. Догмат возможен всегда только как оценка и ценность прежде всего. Это есть утвержденность вечных истин, противостоящих всякому вещественному, временному и историческому протеканию явлений. В противоположность этому миф часто фактичен и историчен.

Итак, миф не есть догмат, но – история. Энергичное, смысловое или феноменальное проявление и становление бытия личностного в мифе есть становление историческое. Другими словами, миф есть личностное бытие, данное исторически.
---------------------------------------------------------------------------------------

...целая эпоха духовной жизни человечества, формирование и расцвет древних цивилизаций была царством мифа, созданного воображением человека.
Воображение – великий дар природы, драгоценное качество людей, их творческая энергия. Оно создало «Илиаду» и «Рамаяну», «Эпос о Гильгамеше» и «Энеиду». Оно создало Парфенон и величественные египетские пирамиды, ибо, до того как строители своими руками возвели их и сделали фактом реальности, они уже жили в мечте, в воображении архитектора....

[E.P. Iphan]

Мысли о парадоксе Ферми. Часть первая.Известный парадокс, который вот уже более полувека находится в центре научного поиска, связанного с попытками вступить в контакт с внеземными цивилизациями...

Известный парадокс, который вот уже более полувека находится в центре научного поиска, связанного с попытками вступить в контакт с внеземными цивилизациями, носит имя американского физика итальянского происхождения, лауреата Нобелевской премии Энрико Ферми.
Согласно воспоминаниям участников той самой летней беседы в лаборатории Лос-Аламоса, Энрико Ферми сформулировал его в следующем виде: «Ну, и где они в таком случае?», имея ввиду, конечно же, научно поставленный вопрос «Являемся ли мы единственной разумной и технологически продвинутой цивилизацией во Вселенной?»

Более развёрнутым, математическим языком, отличным от эмоционального восклицания Ферми, задача парадокса была выражена в виде так называемого уравнения Дрейка, которое сформулировал профессор астрономии и астрофизики Френк Дональд Дрейк годом спустя после летнего дня в Лос-Аламосе, где и прозвучало то самое сакраментальное «Где же они, чёрт возьми?» Ферми, обращённое как к своим коллегам, так и к тем самым ненаблюдаемым инопланетянам.

Вот наглядная запись этого уравнения в варианте «для детей»:





Уравнение Дрейка на выходе должно дать нам количество цивилизаций, которое должно уже существовать в наблюдаемой нами части Вселенной и которые бы могли потенциально вступить с нами в контакт. Это число N.

Далее у нас следуют измеримые параметры, которые, в общем-то, поддаются исчислению и наблюдению и, исходя из вида формулы (перемножение множителей) — каждое влияет на итоговое значение числа цивилизаций N.

Первый параметр — это число R, которое равно количеству звёзд, образующихся за год, например, в нашей Галактике. Можно, в общем-то, ожидать того, что какие-то сигналы от других цивилизаций могут пересечь и бескрайние просторы межгалактического пустого пространства, но для демонстрации подхода Дрейка достаточен и объём нашей собственной, весьма немаленькой Галактики Млечный Путь.
Согласно начальным астономическим и астофизическим данным, имевшимся в 1950-е годы, в нашей Галактике образуется около 10 звёзд за каждый год её существования. Последние оценки говорят о 7 звёздах в год на Галактику, что вполне соотносится с начальной оценкой времён Дрейка. Вроде бы и немного, однако в дальнейшем можно понять, что это не главное. Важно то, что звёзды в нашей Галактике образуются — и темп их образования в прошлом был, скорее всего, не ниже, а даже выше, чем сейчас.

Второй параметр, который сегодня уже тоже понятен, благодаря последним исследованиям космического пространства и близлежащих к нам звёзд — это параметр fp, который говорит о том, какая часть образующихся звёзд впоследствии обзаводится планетами.
Интуитивно и раньше было понятно, что большинство звёздных систем должно иметь планеты, и наша Солнечная система в этом плане совершенно не уникальна, но неоспоримые подтверждения данного факта были получены только недавно.

Связано это с работой сразу нескольких аппаратов, которые были запущены на околоземную орбиту с целью обнаружения так называемых экзопланет, а именно околоземного телескопа НАСА «Кеплер» и европейского телескопа COROT.
На сегодняшний день именно эти два космических аппарата (и, в первую очередь, «Кеплер») могут похвастаться наибольшим вкладом в существующий на сегодняшний день список из 1901 экзопланеты (по состоянию на 15.03.2015).
Найденные 1901 экзопланета находится в 1199 звёздных системах, при этом в 428 из них, как и в нашей Солнечной системе, присутствует более одной найденной экзопланеты.
Кроме однозначно установленных экзопланет, которые зафиксированы уже неоднократными прохождениями перед диском собственной звезды (орбитальные телескопы фиксируют малейшие регулярные колебания светимости наблюдаемых звёзд), только у «Кеплера» есть ещё, как минимум, 4175 потенциальных кандидатов в экзопланеты.
Вот иллюстрация того, что «насмотрел» для человечества «Кеплер» за неполные шесть лет наблюдений в космосе:





Наше собственное Солнце и затмевающая её Земля приведены с соблюдением масштаба во втором ряду иллюстрации.

При рассмотрении вопроса экзопланет, безусловно, стоит учесть и то, что нынешние способы регистрации экзопланет по-прежнему несовершенны: способ регистрации частичного затмения материнской звезды экзопланетой позволяет быстро регистрировать только те планеты, плоскость вращения которых практически совпадает с лучом, направленным от звезды на Солнечную систему.
Только в этом случае планета легко регистрируется при каждом проходе её между материнской звездой и Солнечной системой.
Кроме того, понятное дело, чем меньше планета и чем больше её период обращения вокруг центральной звезды, тем больше времени потребуется космическому телескопу для того, чтобы уверенно засечь как минимум с десяток проходов экзопланеты перед диском материнской звезды.
Например, Юпитер с его периодом обращения вокруг Солнца в 12 лет пока бы ещё никак бы не обнаружил себя для наблюдателя из других солнечных систем, даже если бы он уже попал в поле зрения инопланетных телескопов, подобных «Кеплеру» за срок его нахождения на орбите.

В целом же, поле наблюдения телескопа «Кеплер», которое зафиксировано между созвездиями Лиры и Лебедя, на одной и сторон знаменитого «летнего треугольника» включает около 2,5 миллионов различимых в его оптику звёзд, что позволит уже в ближайшее время получить весьма насыщенную наблюдаемыми фактами модель планетарной эволюции в нашей Галактике:





В любом случае, даже при столь фрагментарной и неполной информации о наблюдаемых экзопланетах, изначальное предположение Дрейка о параметре fp, входящем в формулу и принятым Дрейком равным 0,5, не выглядит столь уж оторванным от действительности.

Сегодня уже практически победила гипотеза того, что образование звёзд везде в нашей Галактике происходит из начального газо-пылевого облака, которое после образования центральной звезды неизбежно формирует как минимум несколько планет. Согласно последним исследованиям, как минимум 30% (0,3) звёзд солнечного типа имеют планеты, и, по указанным выше причинам неполноты и трудности получения данных о планетах земного типа, эта оценка в будущем будет только расти. Кроме того, инфракрасные исследования пылевых дисков вокруг образующихся сейчас молодых звёзд показывают, что от 20 до 60% (от 0,2 до 0,6 в категории параметра fp) звёзд солнечного типа могут сформировать планеты, подобные Земле.







Именно с наблюдением газо-пылевых облаков вокруг образующихся звёзд, кстати, связано и первое в истории человечества непосредственное наблюдение экзопланеты, обращающейся вокруг яркой звезды южного неба, Фомальгаута и получившей название Фомальгаут b.

В общем, резюмируя последние факты вокруг параметра fp в формуле Дрейка, можно сказать, что он никак не может быть ниже 0,1, но вполне может добраться и до значений, близких к единице (практически любая звёздная система имеет планеты).

Следующий параметр формулы Дрейка, ne говорит о количестве планет, которые пригодны для зарождения жизни в любых формах в расчёте на одну звёздную систему.
В конечном счёте, масса быстро открытых «Кеплером» планет типа «горячий Юпитер», которые имет период обращения вокруг своих солнц в несколько дней и иногда имеют температуру в несколько сотен, а то и в тысячи градусов Кельвина, малопригодны для существования жизни, сколь-либо отдалённо напоминающую земную.

Безусловно, в фантастических произведениях, наряду с прекрасными венерианками и суровыми марсианами всегда присутствуют и громадные осьминоги, плавающие в атмосферах газовых гигантов, и даже некие «солнечные разумные протуберанцы», однако, всё же лучше исходить из того, что понятная нам и устойчивая в течение долгого промежутка времени жизнь может возникнуть лишь на планетах земной группы.

Конечно, тут мы уже вступаем на весьма скользкую дорожку наших внутренних убеждений и допущений, попадая в так называемую ловушку «углеродного шовинизма», но, надо сказать, такой подход не лишён определённого смысла.
При прочих равных, в нашей Вселенной оказывается, что водород, кислород и углерод являются не только наиболее распространёнными, но и наиболее удобными химическими элементами для построения живых существ.





Начальные условия «Большого Взрыва», механика последующего горения звёзд в нашей Вселенной и изотопный состав получающихся стабильных химических элементов таковы, что наиболее распространёнными химическими элементами у нас оказываются водород, гелий, углерод, кислород и азот.
Последующие химические элементы имеются уже в гораздо более скромных количествах, так как горение большинства звёзд заканчивается с образованием углерода, азота и кислорода (в реакциях горения водорода, гелия и в CNO-цикле), а весь остальной «зоопарк» земной и инопланетной химии уже получается в результате взрывов новых и сверхновых звёзд, либо же в результате медленного распада урана и тория.
Именно этим и обусловлены, кстати, локальные пики железа (иногда именуемого ещё «термоядерными углями») и свинца (продукта распада большинства радиоактивных тяжёлых изотопов) на графике распространённости химических элементов.

Кроме того, уже чисто из соображений классической химии, именно углерод в нашей Вселенной оказывается наиболее интересным «строительным кирпичиком» для сложных химических соединений, без которых достаточно сложно вообразить себе упорядоченную структуру, характерную для любой жизни.
В частности, на данный момент известных науке неорганических соединений насчитывается порядка 100 000, в то время как органических — уже более 8 000 000, и каждый год открывается ещё порядка 300 000.

Что, однако, отнюдь не говорит о том, что инопланетная жизнь обязана во всём и во всех аспектах копировать земную жизнь — так, например, уже давно известны ксено-нуклеотиды, которые, в общем-то, ничуть не хуже могут справляться с функциями кодирования информации, очень характерными и, скорее всего, жизненно необходимыми для того, что мы и называем ёмким словом «жизнь».
Короме того, недавние исследования показывают, что альтернативная жизнь может обойтись и без самих нуклеиновых кислот, даже изменённого химического состава, кодируя информацию через альтернативные, гораздо более устойчивые к перепадам температур и давления пептидонуклеиновые кислоты.

В общем и целом это, конечно же, расширяет границы допустимого для возникновения жизни, однако универсальная концепция «Зоны Златовласки»оказывается жизненно необходимой для оценки параметра ne в формуле Дрейка.

[E.P. Iphan]

Сравнение «Зоны Златовласки» для Солнца и для более холодной, но тоже имеющей планеты в зоне обитаемости звёздной системы Gliese 581.

Понятно, что нет ничего удивительного в том, что в рамках одной звёздной системы сразу две планеты могут оказаться в потенциальной зоне обитаемости. Так, для нашей Солнечной системы в зоне обитаемости и находятся сразу две планеты — наша Земля и гораздо более далёкий и холодный Марс, а в системе звезды Gliese 581 в зону обитаемости попадают тоже две планеты, с буквенными обозначениями c и d.
А вот Венера в зону обитаемости Солнечной системы, к сожалению, не входит. Поэтому-то все процессы терраформирования Венеры так или иначе привязаны к антипарниковому эффекту — в противном случае излишняя солнечная радиация всё равно погубит даже искусственно индуцированную жизнь в условиях венерианской орбиты.

В целом же, по состоянию на январь 2015 года мы уже достоверно знаем о минимум 30 экзопланетах, которые уверенно попадают в «Зону Златовласки», для того, чтобы иметь условия, сходные с нашими и позволяющими иметь жизнь на основе углеродных соединений и воды:



Безусловно, по сравнению даже с 2,5 миллионами звёзд, попавших в объектив «Кеплера», это кажется просто-таки мизерной величиной, но я надеюсь, что вы понимаете, что отнюдь не все планеты, находящиеся в «Зоне Златовласки» удалось найти за столь краткий промежуток существования эффективных орбитальных проектов по поиску экзопланет и в существующих ограничениях по фиксации наличия планет у исследуемых светил.

Оценка самого Дрека для параметра ne была достаточна оптимистична и составляла 2 (исходя из присутствия в нашей Солнечной системе двух потенциально попадающих в зону обитаемости планет и весьма интересного закона Тициуса-Боде). На сегодняшний день, исходя из проведенных исследований по поиску экзопланет уже известно, что масса спутников других звёзд имеют весьма экзотические, сильноэллиптические орбиты, часть планет («горячие юпитеры») просто-таки погружены во внешние короны своих звёзд, а число планет в обитаемой зоне пока гораздо меньше, нежели изначальная оценка Дрейка. Как я уже сказал, на сегодняшний день известно около 1200 планетарных систем, в которых уверенно обнаружено всего 30 потенциально обитаемых планет. Если базироваться на этих подтверждённых наблюдениях, то мы получим нижнюю оценку для ne, равную 0,025.
Однако, с другой стороны, в случае наблюдения нашей Солнечной системы с расстояний, сравнимых с теми, на которых телескоп «Кеплер» произвёл большую часть своих открытий, наша собственная система, скорее всего, была бы оценена, как состоящая из Солнца, Юпитера и Сатурна, поскольку все остальные планеты было бы весьма трудно технически или затратно по времени зарегистрировать.
Исходя из вышесказанного, можно предположить, что в дальнейшем, на фоне работы проекта «Кеплер» и его последователей, оценка параметра neбудет постепенно расти. В настоящий момент времени большинство исследователей по-прежнему отводят для ne весьма широкий диапазон значений: от 0,05 до 2.

Дальнейшие три параметра формулы Дрейка fl, fi и fc — которые, соответственно, характеризуют вероятности возникновения жизни, возникновения разума или потребности в осуществлении контакта возникшей цивилизацией уже являются достаточно спекулятивными величинами.

Даже первая, наиболее простая к оценке величина, вероятность возникновения жизни fl, является уже достаточно сложной в оценке. Всё дело в том, что на сегодняшний день мы располагаем лишь одним объектом, который достоверно и достаточно подробно рассказывает нам о возникновении и развитии сложной органической жизни — это наша собственная планета Земля.

Все другие концепции о возникновении или развитии ксеножизни так или иначе базируются на массе неявных предположений, которые принимают — либо же отрицают те или иные факторы, как существенные для возникновения и существования сложной жизни на протяжении достаточно длительного периода времени.

И тут, кстати, в рамках объективных, а не спекулятивных исследований, нам очень бы помог наш собственный кандидат, находящийся в «Зоне Златовласки» — с виду пустой и холодный сегодня Марс.

На сегодняшний день, исходя из исследований, уже неоднократно проведенных в рамках нескольких автоматических миссий на Марс, ясно, что никакой сложно органической жизни на Марсе сегодня нет.
Уже сам этот факт вполне ограничивает параметр fl значением 0,5, хотя сам Дрейк считал, что жизнь всегда возникает в подходящих для неё условиях и полагал, таким образом, что fl=1.
С другой стороны, наличие на Марсе даже слабых следов зародившейся, а потом внезапно погибшей жизни, позволит нам гораздо полнее понять уникальность нашей собственной вселенской судьбы, выраженной в интересной гипотезе «уникальности Геи» и, как ни странно, позволит нам значительно поднять нижнюю границу параметра fl.



Если на Марсе, например, найдут остатки строматолитов, которые господствовали на Земле целых 2 миллиарда лет и живы и до сих пор — это позволит точно сказать, в чём состоит уникальность Земли.

Положение Земли и всей Солнечной системы в чём-то уникально, исходя из тех фактов, которые уже накоплены человечеством. Спиральные витки галактики содержат много массивных звёзд, которые заканчивают свой жизненный путь в виде сверхновых. Близкий взрыв сверхновой и её гамма-радиация, как считается, делает высшие формы жизни невозможными и значительно затрудняет восстановление погибших низших жизненных форм. Наша Солнечная система находится на особенной орбите внутри Млечного Пути: она является почти идеальной окружностью среднего радиуса, на которой звёздная система движется с такой же скоростью, что и гравитационные ударные волны, формирующие спиральные витки нашей Галактики.
Солнце и Земля пребывала между спиральными витками Галактики на протяжении последних нескольких сотен миллионов лет, или же свыше тридцати полных галактических оборотов, то есть практически всё время, пока на Земле существуют высшие формы жизни.



Мы — в центре голубого шарика, между галактическими спиральными рукавами Стрельца и Персея. Да и, кстати, внутрь этого шарика попадает 90% видимых нами отдельных звёзд.

[E.P. Iphan]

Другой возможный необходимый и уникальный элемент нашего окружения — это наша Луна. Популярная гипотеза раннего гигантского столкновения утверждает, что наш естественный спутник, столь непохожий на спутники Марса, сформировался вследствие редкого столкновения ещё молодой Земли с другой планетой, двигавшейся по схожей орбите. Гипотетическая планета размером с Марс, условно названная Тейя, примерно около 4,45 миллиардов лет назад «догнала» Землю, выйдя из удобной и безопасной точки Лагранжа позади Земли на её же орбите. При этом важно, что столкновение двух протопланет с образованием молодой Луны произошло в такой, весьма маловероятной ситуации — оно должно было случиться лишь под определённым углом: прямой угол уничтожил бы Землю, более же пологий угол столкновения привёл бы к тому, что Тейя просто бы отрикошетила от Земли, при этом не создав из осколков столкновения массу обломков, которые и образовали молодую Луну на низкой околоземной орбите.

Согласно всем астрономическим расчётам, именно последующие сильные приливы, вызванные близкой к Земле молодой Луной, стабилизировали земную ось: без влияния Луны колебания земной оси, как и у других, «безлунных» (Меркурий, Венера) или же «малолунных» планет (Марс) были бы намного больше и привели бы к громадным изменениям климата, которые могли регулярно уничтожать развивающуюся жизнь или же откатывать её назад к простым формам.
Кроме того, лунные приливы, вероятно, произвели первоначальный разогрев земного ядра, которое позволило Земле за счёт громадной динамо-машины, заработавшей внутри Земли, обзавестись сильным магнитным полем, которого нет у Меркурия, Венеры или Марса. Это позволило существенно ослабить влияние солнечного ветра, который однозначно бы негативно воздействовал на развитие жизни на Земле.

«Кеплер» перед запуском на орбиту.

Однако здесь, в вопросах уникальности Земли, нам также сможет помочь уже упомянутый космический телескоп «Кеплер»: согласно последним расчётам, он сможет с помощью дополнительных компьютерных программ и обработки данных обнаруживать даже спутники открытых экзопланет, при условии того, что их масса составит не менее 0,2 массы нашей Земли.
Конечно, это пока ещё не Луна, которая меньше Земли в 81 раз, но уже просто неверояно, особенно, если учесть то, что «Кеплер» сможет это делать на расстояниях до 500 световых лет.

В 2002 году американские учёные Чарльз Лайнвивер и Тамара Дэвис оценили параметр fl как >0,13 для планет с более чем миллиардом лет существования в случае попадания их в «Зону Златовласки», в основном, понятное дело, базируясь на основе истории жизни на самой Земле. Лайнвивер в своей более поздней работе 2004 года также определил, что лишь около 10% звёзд в нашей Галактике пригодны для жизни с точки зрения наличия тяжёлых элементов, удаления от спиральных рукавов и характерных для них сверхновых и достаточно стабильны по строению. Такие звёзды не слишком массивны для того, чтобы быстро «перегореть» в новую, но и не слишком лёгкие и холодные, так как в этом случае «Зона Златовласки» оказывается очень близко к центральной звезде, очень узка и порождает, кроме того, за счёт сильных приливных сил материнской звезды весьмаспецифические условия на планете, на которой принципиально может возникнуть жизнь.
В принципе, если сложить ограничения двух работ, то получится, что fl должно даже в самом худшем случае всё равно быть >0,013 — в 1,3% от всех возможных вариантов и сочетаний «звезда+планета» на искомой планете в зоне обитаемости всё равно возникает жизнь.



Ширина обитаемой зоны звезды в зависимости от её температуры в рамках главной последовательности. Чем холоднее и меньше звезда (а это условие соблюдается на главной последовательности строго) — тем ýже зона обитаемости.

Однако, все эти расчёты и исследования, как я уже упомянул, страдают изрядной долей спекулятивности — например, спутник Юпитера Европа, как полагают, имеет под внешней коркой льда достаточно глубокий водный и сильно разогретый за счёт приливных сил Юпитера подлёдный океан, глубины которого весьма напоминают глубины земных океанов. Существование же на Земле экстремофилов, таких, как тихоходки, делает существование жизни на Европе вполне возможным, несмотря на то, что Европа находится по всем параметрам вне расчётной обитаемой зоны Солнечной системы.

Интересно, что из тех звёзд в нашей Галактике, которые удовлетворяют условиям Лайнвивера, около 75 % оказываются старше нашего Солнца, что очень интересно в рамках нашего дальнейшего рассказа.

В целом же, на сегодняшний день параметр fl обычно принимают в диапазоне от 0,013 до 1, что свидетельствует о том, что жизнь, в общем-то, оказывается достаточно распространённым явлением: единожды возникнув, она в большинстве случаев не хочет умирать — даже история самой Земли, наполненная засухами и наводнениями, извержениями вулканов и столкновениями с астероидами, оледенениями и прочими экологическими катастрофами, тем не менее уверенно, раз за разом, восстанавливает себя после самых жутких, казалось бы — смертельных для всей биосферы катастроф.





Все предыдущие массовые вымирания на Земле, судя по всему, имели чисто биогенную природу: одна жизнь за счёт своей лучшей организованности просто убивала другую, более старую жизнь. Не исключение из этого правила нынешнее вымирание, вызванное уже человеком.

Следующий параметр из формулы Дрейка — это вероятность возникновения разумной жизни на планете, fi.
С одной стороны, начав рассужать о параметре fi мы вступаем на совсем уж тонкий лёд, поскольку на сегодняшний день, даже приняв во внимание «условно-разумных» дельфинов и шимпанзе, а также помяную безвременно усопшего неандертальца, мы можем говорить только об одном известном нам разумном виде — Homo Sapiens Sapiens, известном ещё под именем «человек».
Что, в общем-то, тут же помещает нас в смысловые кандалы «антропного принципа»: волей-неволей мы приписываем разум и разумные поступки существам, по факту эволюционировавшим в совершенно иных условиях, возможно — в разительно несхожих с условиями нынешней или исторической Земли.
Например, как вариант, разум вполне может возникнуть и как некий распределённый механизм, схожий с предразумом муравейника или улья, характерным для общественных насекомых.
Что уже, в общем-то, породило и соответствующий пласт чисто научных карикатур на вопрос, заданный в парадоксе Ферми:



«Чёрт, мы обшарили все эти грёбанные плитки в поисках феромонов! Если бы тут была разумная жизнь, мы бы её уже точно нашли!»
Первая разумная муравьиная колония, пытающаяся найти нас.

В любом случае, исходя из принципиальных особенностей жизни и из нашего собственного эволюционного опыта, скорее всего, стоит ожидать, что любая разумная жизнь на протяжении достаточно большого промежутка времени нарастит своё использование энергии до того уровня, чтобы стать заметным уже в галактических масштабах и, попутно, будет идти по пути постоянного развития своих цивилизационных возможностей и пространственной экспансии.

Ученые, занимающиеся проблемой поиска внеземного разума (SETI) так и классифицируют цивилизации — по их способности генерировать и использовать энергию.
Цивилизации типа I (пусть даже это будут и разумные муравьи с Тау Кита) генерируют энергию в объемах, примерно равных объемам энергии, получаемой их планетой от своей звезды, а цивилизации типа II уже оперируют порядками энергии, сравнимыми с энергией излучаемой их собственной центральной звездой.
В рамках этой классификации человечество относится к «типу 0,7» — на Земле сегодня вырабатывается по логарифмической шкале лишь 0,7 от количества энергии, необходимого, чтобы называться цивилизацией типа I.
Сегодня, исходя из астрономических и астрофизических наблюдений уже можно с уверенностью сказать, что цивилизаций типа I нет в радиусе 10 000 световых лет от Земли, а цивилизаций типа II — нет не только в пределах нашей Галактики, но и в сопредельных с нашей галактиках, составляющих с нею единое галактическое скопление.
Предположительно, при совершенствовании техники наблюдений, эти пределы будут расширяться и далее.

Вторым интересным атрибутом разумной жизни, как я уже упомянул, является неистребимая тяга к освоению новых простанств. При этом, в общем-то, не суть важно, занимается ли разумная жизнь тем, что посылает к звёздам колонистов, замороженные яйчеклетки — или же колонии дронов-репликаторов. Речь идёт об экспоненте данного процесса:



За сколько времени разумная цивилизация может колонизировать всю Галактику? Ответ: хватит всего лишь 5 миллионов лет.

Даже сегодня человечество уже имеет все технологии и необходимые мощности, чтобы построить громадные «корабли поколений», которые могут спокойно, на скорости всего в 0,01c (3000 км/секунду) за 500 лет долететь до ближайших с нами звёзд.
Даже не учитывая будущий прогресс, эту колонизацию можно повторять шаг за шагом, и уже на 7500-й итерации данного процесса выйти на границы нашего громадного Млечного Пути.
Промежуток времени в 5 миллионов лет, громадный для нас сегодня — краткий миг в жизни Галактики. Цивилизацию, которая бы смогла гипотетически сделать такой рывок в пространственной экспансии, называют ещё иногда «цивилизацией типа III», подразумевая то, что она способна в одиночку воспользоваться ресурсами всей нашей Галактики.
Кроме того, напомню, 75% подходящих для возникновения жизни звёзд гораздо старше нашего Солнца, что делет наблюдаемую нами картинку ещё более загадочной: многие разумные виды могли возникнуть на планетах, способных к зарождению жизни, за миллиарды лет до того, как вымерли динозавры на Земле:



Сравнение Земли и гипотетической ранней планеты Х: фора в 3,46 миллиарда лет на фоне 5 миллионов лет экспансии на всю Галактику.

И вот тут-то у нас и возникает тот самый возглас Ферми: «Где же они, чёрт возьми?!»

Ведь, если в формуле Дрейка подставить весьма скромные параметры fi (разумности) и fс (желания цивилизации осуществить контакт), сегодня гипотетически принимаемые на весьма скромном уровне в 0,01, то итоговое значение количества цивилизаций N в формуле Дрейка всё равно будет очень большим: сказывается громадный возраст нашей Галактики даже в условиях, весьма отличных от нынешних (для большинства звёзд, пригодных для поддержания жизни по критериям Лайнвивера, этот возраст составляет около 8 миллиардов лет).

Итак, имеем:
N = R * fp * ne * fl * fi * fс * L
L, как я сказал, исходя из чисто физических ограничений по усовиям Галактики, химическому составу звёзд и т.п. у нас составляет около 8 миллиардов лет или 8*109 лет. Подставим все остальные параметры в формулу, приняв для последних двух, наиболее неясных сейчас параметров (вероятность возникновения разума и вероятность его способности к контакту) изначальную оценку самого Дрейка, принятую им как 1% в каждом случае (fi=0,01,fc=0,01)

N = 7 * 0,5 * 0,013 * 0,01 * 0,01 * 8*109 = 36 400

Таким образом, опираясь на максимально доступный нам сегодня массив исходных данных о нашей Галактике, мы можем, исходя из формулы Дрейка сказать, что сегодня мы бы уже были соседями как минимум для 36 000 уникальных цивилизаций Млечного Пути, многие из которых бы уже опережали нас в развитии на целых три с половиной миллиарда лет.

И вот тут-то мы и подходим к интересной проблеме, которую в космологии и в проблеме SETI называют Великим Фильтром.





Судя по всему — где-то на пути в будущее нас ждёт тот самый Армагеддон о котором так долго и нудно нам рассказывали все пророки.
Хотя, как вариант, Великий Фильтр уже произошёл где-то в нашем биологическом прошлом — и мы просто последние (и первые) из выживших.

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 3.04.2015, 21:04

[E.P. Iphan]

Кутузофф

Кутузов за свою жизнь кем только не побывал и где только не побывал! Детство при отце; юность - блестящий ученик под крылом отца, - с тех самых пор не пропускал ни одного увлекательного французского романа; присмотрен Екатериной весной 1762 - капитан и флигель-адъютант в 17 лет; ротный в столичном полку в 18...

- доброволец польского похода 1764 в 19, работник Уложенной комиссии в 22 года (тут окончательно закоснел в идеях про необходимость новых, радикально более удобных для жителей форм правления), доброволец польского похода 1768 в 23...

- попытка оставить его вечным капитаном в полку в 1769, перевод добровольцем на турецкую войну в 1770, ракетный взлет в первой русско-турецкой войне штабным офицером в 1770-1771, доброволец на штурме Бендер в 1770,...

- великий гнев Румянцева и ссылка в крымскую армию весной 1772, крымская служба и ранение в голову в 1774, лечение, возвращение в армию, отказ ему в награждении (гнев Румянцева продолжал над ним тяготеть), ходатайство его о самом себе - чтобы наградили все-таки; истребование его самой Екатериной в столицу из армии (1775), награждение, выпроваживание его со стороны самой императрицы подольше отдохнуть за границей, пока гнев на него уляжется (1775), роман с Бибиковой (?), поездка за границу (1776 - нач. 1777), - успел осенью поучиться в Страсбургском университете, вступить в масоны, пообщаться с Фридрихом II... возвращение, гнев военного начальства все же продолжает над ним тяготеть (весна 1777), получает насилу назначение в южную глушь (весна-лето 1777)...

- брак с Бибиковой, она уезжает к нему на юг (весна 1778)

- начинает подниматься там, во многом благодаря Суворову, во вторую турецкую (1787-1791) ухитряется поладить разом с Суворовым и Репниным, второе ранение в голову, хвалы от Суворова в 1790 и Репнина в 1791, Екатерина вновь простирает ему избирающую его руку -
изъятие его Екатериной из армии (чтоб подальше от Репнина), назначение послом в Турцию (1792), пребывание в Константинополе (1793-1794) ...
по итогам Екатерина отбирает его наряду с Суворовым в качестве двух главных военных в кружке людей, которых она хочет сделать главной опорой финала своего царствования и передачи престола внуку вместо сына (соответственно, Кутузов назначается директором Кадетского корпуса и становится ультра-велкамд гостем в самом близком кружке императрицы... пожалования обширыми землями в завоеванной Польше...

- приход Павла, Кутузов ухитряется. возвыситься в доверии Павла, кем только при Павле не бывал - и послом в Берлин, и командиром экспедиционного корпуса в Северной Европе, и военным губернатором Литвы, и доверенным приближенным в самом конце... Жена еще в 1790 была при нем и недалеко от него на юге, теперь, куда бы его ни заносило - она в Петербурге.. Александр возводит его (лето 1801) в ген-губ. столицы - главным преторианцем, так сказать, это пост того, кто держит в своих руках жизнь и смерть императора...

- и через год прогоняет в ярости (лето 1802), потому что Кутузов, по его мнению, весь год недопустимо небрежно относится к обеспечению его царской безопасности (в то время как Кутузов считал, что в самый раз), их бумажная стычка лета 1802...

- 1802-1805: опала, житье Цинциннатом в имении на Волыни...

- 1805: унизительное назначение командовать авангардной частью русских сил в Австрии, подчиняемой кому угодно, - знамените отступление - ход событий возводит его в прямого подчиненного верховных командующих - Аустерлиц, -

- 1806-1808 киевский военный губернатор,
- 1808-1809 - послан укреплять собою командование на сугубо второстепенном тогда турецком фронте,
- 1809-1811 - опять литовский военный губернатор,
- 1811-1812 - главком на по-прежнему сугубо второстепенном турецком фронте, приключения с Люксандрой Барканеску-Гулиано (и с матушкой ее Катинкой Гикой-Барканеску)... Рущук... заключает Бухарестский мир так, что в ярости разом Наполеон (на то, что Кутузов совершил чудо, какое и не снилось Наполеону: привел Турцию к миру буквально за пять минут до нашествия Наполеона на Россию) и Александр (на то, что Кутузов НЕ совершил чуда, которое снилось ему, Александру: не добился от Турции вступления в войну с Австрией и Наполеоном на стороне России);

- выброшен по этому поводу со службы опять - без единого официального слова на эту тему; после начала войны 12 года ничего не получает, кроме откровенно издевательского командования десятистепенной сугубо тыловой силой --

- по требованию дворянства обеих столиц и высшего руководства империи Александр после нескольких дней мучений назначает его главкомом (авг. 1812...

- далее известно. Отменил своей властью выжигание армией собственной территории при отступлении (уговоренное между императором и Барклаем) - как прибыл к армии, так и отменил (потом пытался по мере сил помешать Ростопчину сжечь Москву). Не дал себя разгромить Наполеону в генеральном сражении (такие штуки удавались трем людям - ему самому, эрцгерцогу Карлу и - вот тебе и раз - Беннигсену [правда, Карла и Беннигсена Наполеон потом побил, а Кутузова - нет - тот ему не и дал шанса на еще одну генеральную битву]. Веллингтон, учитывая обстоятельства Ватерлоо, не считается). Неудачная попытка заключить с Наполеоном перемирие на условиях немедленного беспрепятственного ухода всех его сил из России (сорвана его же окружением, пригрозившим его низложить и повергнуть все дело на суд императора), успешное вытеснение Наполеона из России вместо назначенного еще в августе окружения и уничтожения или пленения его в глубине России... Спаситель Отечества... Заграничный поход, болезнь, "Прости меня, Мих. Илл.! - Я, Государь, прощаю , Россия никогда не простит", смерть, обычные похороны, масонское прощание...

Хватило бы десятка на три человек.

И какое время из всего перечисленного он всегда - в том числе и незадолго до смерти - вспоминал как _счастливейшее время своей жизни_?

Время посольства в Константинополе в 1793-1794. Кстати, там он научился варить кофе по-турецки (которым впоследствии угощал Зубова - "кофейник Кутузова" у Пушкина как символ унижения дворянства).


Сент-Клэр был старым англо-индийским солдатом протестантского склада. Подумайте, что это может означать, и, ради всего святого, отбросьте ханжество! Это может означать, что он был распущенным человеком, жил под тропическим солнцем среди отбросов восточного общества и, никем духовно не руководимый, без всякого разбора впитывал в себя поучения Восточной книги. Осмелюсь сказать, что он был честен в общепринятом смысле слова. Но что толку, если... Г.К. Честертон.

Не мечтайте чародейных снов!
Тех земель неправославных
Дивна прелесть и краса лугов,
Сладки капли роз медвяных...
Грибоедов, "Восток"

Можно думать, что читаешь сказки тысячи и одной ночи, когда знакомишься со всеми этими подробностями. Генерал Кутузов был окружен и сопровождаем целой великолепно снаряженной русской армией. - Гримм о пребывании Кутузова в Константинополе.

[E.P. Iphan]

Кутузофф ( продолжение)

Михайловский-Данилевский, Черты из жизни князя Кутузова-Смоленского, Отеч. записки 4 (1820):

Подвиги его и свидетельства Потемкина, Репнина и Суворова ознакомили его уже с монархиней, которая по личном свидании с ним, отправила его послом в Царьград. Он рассказывал всегда о подробностях путешествия в Турцию с особенным удовольствием, и называл это счастливейшим временем своей жизни.

Как поразил Кутузова Константинополь, видно уже из его письма жене от 4 окт. 1793: "...Над моим домом есть бельведер. Взойдешь на него и увидишь все положение Константинополя: сераль, гавань превеликая, покрытая беспрестанно судами и лодками, которых, конечно, во всякое время глазом увидишь тысячу, Константинополь с прекрасной Софией, Сулимание, Фанари, Галата, Пера, прекрасной пролив Константинопольской, называемой древними Босфор Фракийской; за ним предместье Скутари в Азии; в нем 200 000 жителей; море Мрамора, острова Княжия, мыс Калцыдонской, гора Олимп, la tour de Leandre [Башня Леандра] и множество других мест, - все это видно вдруг. Сии чудеса увидя, не рассмеешься, а заплачешь от чувства нежности. Целую тебя, мой друг, будь здорова".

Но дело было, конечно, не только в Константинополе, а во всем вместе. Кутузов впервые был сам себе голова, полностью автономный распорядитель, ближайшее начальство было в Петербурге, семья - там же, под его началом было посольство общей численностью (считая слуг) в 600 человек, в его, так сказать, распоряжении был греко-турецкий огромный город со всеми его удовольствиями, красотой и прекрасным климатом (вместо привычной многолетней строевой лямки, походов и боев с великим риском для жизни), возможность спокойно применять все свое хитроумие и дипломатические таланты (на службе отечеству, а не выпутываясь из дрязг и соперничеств больших военных людей, как было до сих пор) - как он сам писал жене: "Хлопот здесь премножество; нету в свете министерского поста такого хлопотливого, как здесь, особливо в нынешних обстоятельствах, только все не так мудрено, как я думал; и так нахожу я, что человек того только не сделает, чего не заставят. Дипломатическая карьера сколь ни плутовата, но, ей Богу, не так мудрена, как военная, ежели ее делать как надобно...", "и материя в письме все такая, что всякое слово важно, и чтобы не соврал, не равнодушно [и не допустить никакой ошибки - "не соврать" - небезразлично, т.е. и всякая ошибка может оказаться важной]... Много все плуты, и надобно не только стеречься и их, но и их обманывать".

Наконец, его принимали с великими почетом и он имел полный успех в важном деле. Гримм, постоянный европейский корреспондент Екатерины II, писал ей по сведениям из Константинополя о том, как Кутузов был там принят: «Можно думать, что читаешь сказки тысячи и одной ночи, когда знакомишься со всеми этими подробностями. Генерал Кутузов был окружён и сопровождаем целой великолепно снаряжённой русской армией» (действительно, поезд в 600 человек...). Михайловский-Данилевский фразу про счастливейшее время продолжает разъяснением: "Находясь в цвете лет, он был представителем государыни своей у народа, привыкшего более тридцати лет произносить со страхом имя русских. Успех его переговоров был таков, что он склонил диван соединиться с европейскими дворами против Франции, которой Турция была неизменной союзницей со времен Франц<иск>а I-го. Он приобрел уважение султана, матери его Валиды и иностранных послов, бывших в Константинополе, и снискал дружбу капитана-паши и великого визиря, для которых было непонятно, как человек ужасный в боях мог быть столь любезен в обществе. Семидесятилетний рейс-эфенди, которого никто не помнил улыбающегося, бывал весел и смеялся, когда находился с ним".
В довершение ко всему он там сдружился с Ахмедом Хуршидом - лазом (группа грузин)-янычаром на турецкой службе, который через 20 почти лет стал визирем и с которым Кутузов воевал в 1811 на Дунае, пересылаясь с ним по ходу дела подарками и дружественными письмами (когда Ахмед прибыл на фронт, Кутузов ему отписал, понятно, по-французски: "Благороднейший и прославленный друг! Его императорское величество, мой августейший государь, благоволил доверить мне командование своей армией, находящейся в этом краю. ...Мне было весьма приятно, по моем прибытии в армию, узнать о почти одновременном возвышении вашей светлости в ранг первых особ Оттоманской империи. Я спешу в связи с этим принести вам мои искренние поздравления и пожелания. К этому побуждают меня давность нашего знакомства, начавшегося около девятнадцати лет тому назад. Я вспоминаю то время с истинным удовольствием и радуюсь счастливому обстоятельству, которое ставит меня теперь в непосредственные отношения с вашей светлостью и позволит мне иногда выражать чувства, которые я сохранил к вашей светлости с того времени, ибо я осмеливаюсь считать, что несчастные обстоятельства, разделяющие обе наши империи, ни в коей мере не повлияли на нашу старинную дружбу. Она не находится в противоречии с тем усердием и той верностью, которые мы оба должны испытывать к нашим августейшим монархам. Прошу вашу светлость соблаговолить принять выражение этих моих чувств, а также заверение в моем глубочайшем почтении. Ваш искренний друг").

***
Что касается периода цинциннатства (1802-1805), то если бы Кутузов дорожил такой жизнью, то в отставку / в многолетний отпуск он мог бы выйти намного раньше сам по доброй воле (скажем, при Павле в любой момент), равно и в 1806 мог бы опять выйти в отпуск, на отдых. Поскольку он ничего этого не делал, то цинциннатство явно было не тем, чего он для себя хотел, стало быть, и вспоминать о нем как о счастливом времени он не мог бы.
К нему не полностью, но очень во многом относится то же, что написал о Наполеоне Мандзони в "Пятом мая" (ритм - с проглатыванием лишних гласных: не "даль-Альпи алле пирАмиди / даль Манзанарре аль Рено", а "даль-Альпи аль пирАмиди / даль Манзанарр аль Рено" и т.д.)

Dall'Alpi alle Piramidi,
dal Manzanarre al Reno,
di quel securo il fulmine
tenea dietro al baleno;
scoppiò da Scilla al Tanai,
dall'uno all'altro mar.
Fu vera gloria? Ai posteri
l'ardua sentenza: nui
chiniam la fronte al Massimo
Fattor, che volle in lui
del creator suo spirito
più vasta orma stampar.

(На Рейне и в Испании И над брегами Нила Живая эта молния, Сверкнув, тотчас разила; Он лавры чужестранные В венец победный вплел. Была ли то истинная слава? Потомству - трудный приговор об этом; мы же склоняем чело перед Величайшим Делателем, который пожелал широким отпечатком оттиснуть в нем собственный дух творца. Пер. Е. Солоновича и подстр.).

...Tutto ei provò: la gloria
maggior dopo il periglio,
la fuga e la vittoria,
la reggia e il tristo esiglio;
due volte nella polvere,
due volte sull'altar.

(Все он испытал: великую славу после бедствия, бегство и победу, власть и горькое изгнание, дважды во прахе, дважды на престоле. - Подстр.)

...E ripensò le mobili
tende, e i percossi valli,
e il lampo dè manipoli,
e l'onda dei cavalli,
e il concitato imperio
e il celere ubbidir.

(Подстр.: Он вспоминал походные палатки, прорванные редуты, зарницы пехотных рот, волны коней, бурное владычество, стремительное повиновение).

Цинциннатом ему при этом было скучно, как и герою "Пятого мая".

А юг конца 1770-х он, вероятно, не мог вспоминать как время счастливейшее, потому что это было время трудное. Он трудно и медленно поднимался по ступенькам после обрушившегося на него в 1772 удара и должен был очень стараться, чтобы подняться, при этом без особых гарантий, что и это поможет. Румянцев был жив и в силе, и никто ничего не забыл насчет того, как и за что тот положил на него великий гнев.

[E.P. Iphan]

Те времена далекие, теперь почти забытые...

Что было бы, если ?.

Например, реализовались бы великие мечты Кауница.

Означенный вельможа, министр Марии-Терезии и Йозефа II, еще в 1740-х придумал совершенно замечательную штуку. В течение уже двухсот лет Империя/Австрия враждовала с Францией, а та была в союзе с Турцией, Польшей и Швецией. Англия много десятков лет была, натурально, против Франции и в союзе с Австрией, Россия - тоже обычно в союзе с Австрией.

Кауниц надумал учинить переворот союзов: сохранив русско-австрийский блок, выкинуть из союза Англию, а Францию с прочими бурбонскими дворами (Испания, Неаполь) в него взять. И дальше этот тройственный союз удерживать и на этой основе всеми остальными распорядиться по усмотрению. Пруссия, Польша, Швеция, Турция - все, кого до этого Франция привлекала или хотела привлекать на свою сторону против Австрии - должны были пасть добычей восточных союзников. Франция тем самым теряла бы влияние на востоке, но реально это просто сэкономило бы ей расходы, поскольку это влияние ей нужно было против Австрии, а Австрия теперь становилась союзником. Зато Франция приобретала бы возможность выиграть свое противостояние с Англией - главный выигрыш от умаления Англии получила бы именно она.

Идея была исключительно богатая, поскольку открывала всем трем державам прекрасные перспективы успешной экспансии без перегрызания друг с другом. Дело в том, что и по ходу дела, и на выходе эта тройственная система работала бы так, что ни одна держава из трех не могла бы напасть на другую, не навлекая на себя противодействие обеих остальных из трех, и никто не мог бы привлечь на свою сторону второго для нападения на третьего - а следственно, внутри этой триады вообще не было бы войн. Ведь расклад оказался бы таким: в одиночку ни одна страна на две другие не нападет - это гарантированный разгром. При этом Франция не может сама напасть на Россию, потому что с ней не граничит; она могла бы обрушиться на Россию только в союзе с Австрией, но зачем им обеим это надо? Австрии пришлось бы в компенсацию отдавать Франции собственные земли (иначе получилось бы при такой войне, что Франция просто поработала на Австрию) и оставаться с ней наедине, имея пылающую мщением Россию за спиной. Поэтому Австрия в такой союз не вступит, что и сведет возможность такой войны на нет. Совершенно аналогичным образом Россия не сможет двинуться против Франции - для этого опять потребуется участие Австрии, а Австрии это опять будет невыгодно. Теоретически возможны комбинации третьего вида: Франция и Россия вместе против Австрии или одна против Австрии, а другая нейтральна и Австрии не помогает. Но это значило бы, что Франция и Россия в случае победы встанут прямо друг напротив друга и не будет никого третьего в качестве буфера между ними или естественного союзника каждой из них на случай нападения другой. Создавать такое напряжение самим Франции и России не нужно.
В итоге получалось бы, что в рамках задуманной Кауницем триады благодаря географическому положению сторон внутренние войны развиться не должны были бы. А три таких союзника справились бы со всем остальным миром.

Реализуйся всерьез эта хитроумная затея - так не только все три державы получили бы огромные быстрые приобретения, но и успешно радикализующейся ВФР с ее, выражаясь по-кутузовски, "ваххабизмом" (Кутузов, собственно, говорил наоборот - он писал Екатерине в 1793, что ваххабиты суть якобинцы от ислама), революционных войн и всех последующих европейских ваххабизмов (рев.-мессианск. социализм, рев.-мессианск. национализм, закономерно давшие уже в XX в. мессианск. националистич. войну Центральных монархий, большевизм и нацизм) и тупого высокоидейного охранительства, вызванного психопатической реакцией на эти ваххабизмы, скорее всего не случилось бы. Очень много людей, доброй воли и здравого смысла было бы спасено от поедания.

Идея, между тем, реализоваться начала: в Семилетней войне именно что франко-австро-русский союз воевал с Пруссией и Англией. Не столько исключительные качества Фридриха II, сколько выпавшее ему на долю счастливое чудо со смертью Елизаветы Петровны и т.д. привели ко временному уходу идеи в песок: Екатерина II в первые 18 лет правления тоже ориентировалась на Пруссию, а франко-австрийский союз при Людовике XVI стал чистой фикцией: он этот союз ненавидел и, хоть фиктивно и поддерживал его, ставил Австрии (а независимо от того и России) палки в колеса, где мог.

В 1780 г. Екатерина, Потемкин и Безбородко сговорились с Кауницем и Йозефом и восстановили систему - формально почти целиком, фактически наполовину: русско-австрийский союз был заключен (Екатерина сменила ориентацию на Пруссию на союз с Австрией), союзники уговорились о планах экспансии и стали хлопотать о том, чтобы формальный союзник Австрии - Франция - стал таким союзником на деле, вступил заодно в союз с Россией и эту экспансию поддержал бы. В частности, Россия приглашала Францию в этом случае брать от Турции всю Сев. Африку, включая Египет. Приглашалась в союз и Испания. В Испании гр. Аранда со своей стороны еще раньше мечтал о вымирании французской ветви Бурбонов, франко-испанском объединении под скипетром испанских Бурбонов со столицей в Бордо и участии этого объединения в означенной системе.
Однако Людовик XVI, нисколько не вымирая, уперся насмерть, всячески старался о том, чтобы Россия и Австрия не трогали Турцию и грозил даже войной Йозефу, если тот попробует осуществить свои планы в Баварии и Голландии; Екатерина II обещала Йозефу, что в случае войны из-за осуществления этих планов выступит на его стороне (на тот момент, правда, речь шла только о возможном выступлении Пруссии и ее германских союзников, от Франции такого еще никто не ожидал), но имея еще и французскую угрозу, Йозеф предпочел уступить, даже не советуясь с Екатериной: и так было ясно, что и ему, и ей война разом с Пруссией и Францией (не говоря о том, что тут же набежали бы Турция, Англия и Польша) решительно не нужна.

Поэтому система Кауница (теперь ее можно было бы называть системой Кауница - Потемкина - Безбородко) восстановилась не в полном виде: такой ключевой ее элемент как Франция, формально в нее входя, реально был ей враждебен.

В 1790 со смертью Йозефа уже и сама Австрия стремительно вышла из союзных с Россией действий (сохраняя формальный союз), и в следующий раз "система Кауница" всплыла как оптимальный, нол совершенно нереализуемый вариант в планах Наполеона в 1808-1810 гг., когда он предпочел бы именно такое тройственное согласие; в 1809 он считал, что если бы можно было сменить Франца I
эрцгерцогом Карлом на престоле Австрии и сговориться с ним и Александром - это было бы лучше всего. Однако и Александр хотел вовсе не этого, чего и не скрывал (реально он и вовсе готовил всеми силами удар по Наполеону), и Франца на этом фоне сменять было невозможно и бессмысленно, да и если бы все это могло быть реализовано, то все равно особой прочности такой союз не имел бы, поскольку в нем изначально слишком сильно одеяло было бы перетянуто на Францию...
Номинально Наполеон все же реализовал в каком-то виде систему Кауница в 1810 г.: он вступил в династич. брак и как-бы-дружбу с Австрией, сохраняя как-бы-союз с Россией. Франко-русско-австрийская ассоциация как-бы-воссуществовала. Но поскольку реально Александр хотел лишь сокрушить Наполеона и приступил в 1810 г. под вывеской союза к прямой подготовке внезапного удара по нему, а Франц хотел хоть и не полного падения Наполеона, но крайнего его ослабления и крушения французской гегемонии в Германии и Италии, то эта ассоциация была даже не просто пустой фикцией, а фикцией, прикрывающей нечто, прямо ей противоположное.

На этих условно-ирреальных мыслях идея Кауница окончательно приказала долго жить, дальнейшее известно, по итогам эпопеи 1812-1814/15 Пруссия и Англия остались великими державами и свое величие приумножили; прямая цепочка последствий для Европы тоже всем известны (включая две мировые войны и большевистск., нацистск. и прочие экзерсисы, выросшие из ПМВ и ее последствий).
А жалко.

Интересные могли бы возникнуть повороты в истории:
Например:
- кто-то ликвидирует в районе 1780-1783 г. Людовика XVI. На престол восходит граф Прованский (в РИ - буд. Людовик XVIII), а ничего лучше по обстоятельствам и не надо. Никакой революции.. (ради чего, собственно, и стоит стараться: крах Франции в конце XVIII в. привел к неисчислимым вредным результатам, по прямой дороге давшим в итоге великие людобойни XX в., включая нацизм и большевизм).

или
- кто-то ликвидирует зимой 1812/1813 Александра и Франца (или ок. 1810 - одного Александра, что спасет еще больше всякого народа). В России - регентство при юном Николае I, при возглавлении Румяцевым, Кутузовым, Салтыковым... Русско-франко-австрийский союз. Желателен был бы переход в Австрии престола к Карлу.

А виртуально идея жила еще долго.

К примеру, Бисмарк считал "коалицию Кауница" возможной и применительно к 1870-м и последующим годам. Например: "Граф Шувалов был вполне прав, говоря, что мысль о коалициях вызывает у меня кошмары... ...не было ничего невероятного и в старой коалиции Кауница между Францией, Австрией и Россией, как только в Австрии у кормила правления оказались подходящие для этого скрыто существующие элементы. Они могли найти исходный пункт для того, чтобы снова оживить старое соперничество, старое стремление к гегемонии в Германии как фактор австрийской политики либо опираясь на Францию, как это намечалось во времена графа Бейста и зальцбургского свидания с Луи-Наполеоном в августе 1867 г., либо сближением с Россией, как это проявилось в секретном соглашении в Рейхштадте"

[E.P. Iphan]

Так кто изнасиловал всех немок?

Профессор криминалистики Роберт Лилли из США проверил американские военные архивы и пришел к выводу, что к ноябрю 1945 года трибуналы рассмотрели 11 040 случаев серьезных сексуальных преступлений, совершенных американскими военнослужащими в Германии. Согласны с тем, что западные союзники также "распускали руки", и другие историки из Великобритании, Франции и Америки.
Долгое время западные историки пытаются возложить вину на советских солдат при помощи доказательств, которые не примет ни один суд.
Наиболее яркое представление о них дает один из главных доводов британского историка и писателя Энтони Бивора, одного из самых известных на Западе специалистов по истории Второй мировой войны.
Он считал, что западным солдатам, особенно американским военным, не нужно было насиловать немок, потому что они в достатке обладали самым ходовым товаром, при помощи которого можно было добиться согласия фройляйн на секс: консервами, кофе, сигаретами, нейлоновыми чулками и т. д.
Западные историки считают, что подавляющее большинство сексуальных контактов между победителями и немками носили добровольный характер, т. е. что это была самая обычная проституция.
Неслучайно в те времена была популярна шутка: "Американцам понадобилось шесть лет, чтобы справиться с немецкими армиями, но хватило дня и плитки шоколада, чтобы завоевать немецких женщин".
Однако картина была далеко не такой розовой, как пытается представить Энтони Бивор и его сторонники. Послевоенное общество было не в состоянии дифференцировать добровольные и насильственные сексуальные контакты женщин, которые отдавались, потому что умирали от голода, и тех, кто становились жертвами изнасилований под дулом пистолета или автомата.




О том, что это чересчур идеализированная картина, громко заявила Мириам Гебхардт, профессор истории Университета Констанца, что на юго-западе Германии.
Конечно, при написании новой книги ею меньше всего руководило желание защитить и обелить советских солдат. Главный мотив - установление истины и исторической справедливости.
Мириам Гебхардт отыскала несколько жертв "подвигов" американских, британских и французских солдат и взяла у них интервью.
Вот рассказ одной из женщин, пострадавших от американцев:

Шестеро американских солдат приехали в деревню, когда уже начало смеркаться, и вошли в дом, где жила Катерина В. с 18-летней дочерью Шарлоттой. Женщинам удалось бежать перед самым появлением непрошеных гостей, но те и не думали сдаваться. Очевидно, они занимались этим не первый раз.
Американцы начали обыскивать один за другим все дома и в конце концов почти в полночь нашли беглянок в чулане у соседа. Они вытащили их, швырнули на кровати и изнасиловали. Вместо шоколадок и нейлоновых чулок насильники в форме достали пистолеты и автоматы.
Это групповое изнасилование произошло в марте 1945 года, за полтора месяца до окончания войны. Шарлотта в ужасе звала мать на помощь, но Катерина ничем не могла ей помочь.
В книге приводится немало подобных случаев. Все они произошли на юге Германии, в зоне оккупации американских войск, численность которых составляла 1,6 млн человек.



Весной 1945 года архиепископ Мюнхена и Фрайзинга приказал подчиненным ему священникам документировать все события, связанные с оккупацией Баварии. Несколько лет назад часть архивов 1945 года была опубликована.
Священник Михаэль Мерксмюллер из деревни Рамсау, которая находится около Берхтесгадена, написал 20 июля 1945 года: "Восемь девушек и женщин были изнасилованы. Причем некоторые прямо перед их родителями".
Отец Андреас Вейнганд из Хаага-ан-дер-Ампера, крошечной деревушки, расположенной на том месте, где сейчас находится Мюнхенский аэропорт, написал 25 июля 1945 года:
"Самым печальным событием во время наступления американской армии были три изнасилования. Пьяные солдаты изнасиловали одну замужнюю женщину, одну незамужнюю и девушку 16 с половиной лет.
"По приказу военных властей, - написал 1 августа 1945 года священник Алоис Шимль из Мосбурга, - на двери каждого дома должен висеть список всех жильцов с указанием возраста. В больницу попали 17 изнасилованных девушек и женщин. Среди них есть и такие, кого американские солдаты изнасиловали по много раз".
Из донесений священников следовало: самой юной жертве янки было 7 лет, а самой пожилой - 69.
Книга "Когда пришли солдаты" появилась на прилавках книжных магазинов в начале марта и сразу же вызвала горячие споры. Ничего удивительного в этом нет, потому что фрау Гебхардт посмела замахнуться, причем во время сильного обострения отношений между Западом и Россией, на попытки уравнять тех, кто развязал войну, и тех, кто больше всего от нее пострадал.
Несмотря на то что основное внимание в книге Гебхардт уделено подвигам янки, совершали "подвиги", конечно, и остальные западные союзники. Хотя в сравнении с американцами, они набедокурили значительно меньше.

Американцы изнасиловали 190 тыс. немок.



Лучше всех, по мнению автора книги в 1945 году вели себя в Германии британские солдаты, но не по причине какого-то врожденного благородства или, скажем, кодекса поведения джентльмена.
Порядочнее своих коллег из других армий оказались британские офицеры, которые не только строго-настрого запретили своим подчиненным приставать к немкам, но и очень внимательно следили за ними.
Что касается французов, то у них так же, как в случае с нашими солдатами, ситуация несколько иная. Франция была оккупирована немцами, хотя, конечно, оккупация Франции и России, как говорится, две большие разницы.
К тому же, большинство насильников французской армии были африканцами, т. е. выходцами из французских колоний на Чёрном континенте. Им по большому счету было все равно, кому мстить - главное, чтобы женщины были белыми.
Особенно французы "отличились" в Штутгарте. Они согнали жительниц Штутгарта в метро и устроили трехдневную оргию насилий. По разным данным, за это время были изнасилованы от 2 до 4 тыс. немок.



Так же, как союзники с востока, с которыми они встретились на Эльбе, американские солдаты были в ужасе от совершенных немцами преступлений и озлоблены их упрямством и желанием до конца защищать родину.
Сыграла свою роль и американская пропаганда, внушавшая им, что немки без ума от освободителей из-за океана. Это еще сильнее разжигало эротические фантазии лишенных женской ласки вояк.
Семена Мириам Гебхардт упали в подготовленную почву. После преступлений американских военнослужащих, совершенных несколько лет назад в Афганистане и Ираке, и в особенности в печально известной иракской тюрьме Абу-Грейб, многие западные историки стали критичнее относиться к поведению янки перед и после окончания войны.
Исследователи все чаще находят в архивах документы, например, о разграблениях американцами церквей в Италии, убийствах мирных жителей и немецких пленных, а также об изнасилованиях итальянок.
Однако отношение к американским военным меняется крайне медленно. Немцы продолжают относиться к ним как к дисциплинированным и порядочным (особенно по сравнению с союзниками) солдатам, которые дарили детям жвачку, а женщинам - чулки.



Конечно, доказательства, приведенные Мириам Гебхардт в книге "Когда пришли военные", убедили далеко не всех. Неудивительно, если учесть, что никто никакой статистики не вел и все расчеты и цифры носят приблизительный и умозрительный характер.
Энтони Бивор со своими сторонниками высмеял подсчеты профессора Гебхардт: "Практически невозможно получить точные и надежные цифры, но думаю, что сотни тысяч - явное преувеличение.
Даже если взять за основу расчетов количество детей, родившихся у немок от американцев, то и здесь следует помнить, что немало из них были зачаты в результате добровольного секса, а не изнасилований. Не забывайте, что у ворот американских военных лагерей и баз в те годы с утра до ночи толпились немки".
В выводах Мириам Гебхардт, и особенно в ее цифрах, конечно, можно усомниться, но едва ли даже самые рьяные защитники американских солдат будут спорить с утверждением, что они не были такими "пушистыми" и добрыми, какими их пытаются представить большинство западных историков.
Хоты бы потому, что они оставили "сексуальный" след не только во враждебной Германии, но и в союзнической Франции. Солдаты американской армии изнасиловали тысячи француженок, которых они освободили от немцев.



Если в книге "Когда пришли солдаты" янки обвиняет профессор истории из Германии, то в книге "Что делали солдаты" это делает американка Мэри Робертс, профессор истории из Университета Висконсина.
"Моя книга развенчивает старый миф об американских солдатах, которые по всеобщему мнению всегда вели себя хорошо, - говорит она. - Американцы занимались сексом везде и со всеми, на ком была юбка".
Спорить с профессором Робертс труднее, чем с Гебхардт, потому что она представила не умозаключения и подсчеты, а исключительно факты. Главным из них являются архивные документы, согласно которым за изнасилования во Франции были осуждены 152 американских военнослужащих, а 29 из них были повешены.
Цифры, конечно, мизерные по сравнению с соседней Германией, даже если учесть, что за каждым случаем скрывается человеческая судьба, но следует помнить, что это только официальная статистика и что она представляет лишь вершину айсберга.
Без особого риска ошибиться можно предположить, что с жалобами на освободителей в полицию обращались лишь единицы жертв. Идти в полицию им чаще всего мешал стыд, потому что в те дни изнасилование было для женщины клеймом позора.



Во Франции у насильников из-за океана были другие мотивы. Многим из них изнасилования француженок казались чем-то вроде амурных приключений.
Отцы многих американских солдат воевали во Франции в Первую мировую войну. Их рассказы наверняка настроили немало военных из армии генерала Эйзенхауэра на романтические приключения с привлекательными француженками. Многие американцы считали Францию чем-то вроде огромного борделя.
Внесли свою лепту и военные журналы типа "Звезды и полосы". Они печатали фотографии, на которых смеющиеся француженки целовали своих освободителей. Они также печатали фразы на французском языке, которые могут понадобиться при общении с француженками: "Я не женат", "У вас прекрасные глаза", "Вы очень красивая" и т. д.
Журналисты едва ли не прямым текстом советовали солдатам брать то, что им нравилось. Неудивительно, что после высадки союзников летом 1944 года в Нормандии север Франции захлестнули "цунами мужского вожделения и похоти".
Особенно отличились освободители из-за океана в Гавре. В городском архиве сохранились письма гаврцев мэру с жалобами на "самые разнообразные преступления, которые совершаются и днем и ночью".
Чаще всего жители Гавра жаловались на изнасилования, причем нередко на глазах у окружающих, хотя были, конечно, и грабежи с кражами.
Американцы вели себя во Франции, как в завоеванной стране. Понятно, что и отношение к ним со стороны французов было соответственное. Немало жителей Франции считали освобождение "второй оккупацией". Причем зачастую более жестокой, чем первая, немецкая.



Говорят, что французские проститутки нередко вспоминали немецких клиентов добрым словом, потому что американцев частенько интересовал не только секс. С янки девушкам приходилось следить и за своими кошельками. Освободители не гнушались банального воровства и грабежей.
Встречи с американцами были опасны для жизни. 29 американских солдат были приговорены к смертной казни за убийства французских проституток.
Для того чтобы остудить разгоряченных солдат, командование распространяло среди личного состава листовки, осуждающие изнасилования. Особой строгостью военная прокуратура не отличалась. Судили лишь тех, не судить кого было просто нельзя. Четко просматриваются и царившие в то время в Америке расистские настроения: из 152 солдат и офицеров, которые попали под трибунал, 139 были неграми.
<a name="cutid1-end" target="_self" style="margin: 0px; padding: 0px; border: 0px; outline: 0px; font-size: 13px; vertical-align: baseline; color: rgb(113, 113, 113); font-family: Helvetica, Arial, sans-serif; font-style: normal; font-variant: normal; font-weight: normal; letter-spacing: normal; line-height: 19.5px; orphans: auto; text-align: start; text-indent: 0px; text-transform: none; white-space: normal; widows: 1; word-spacing: 0px; -webkit-text-stroke-width: 0px; background-color: rgb(255, 255, 255);">

[E.P. Iphan]

Дополнение по Кутузову.

Де Пюибюск, французский интендантский офицер, попался в плен 6 ноября (русс.ст.) 1812 г.; Платов и Ермолов хорошо к нему отнеслись, Кутузов тоже. В ноябре 1812 г., между Красным и Оршей, он имел с Кутузовым примечательную беседу, которую, как и прочие свои приключения 1812 г., описал в письмах, отосланных во Францию и изданных чуть позже отдельной книгой: Puybusque L. G. Lettres sur la guerre de Russie en 1812, sur la ville de Saint-Petersbourg, les moeurs et les usages des habitans de la Russie et de la Pologne. Paris, 1816 (здесь этот разговор на с. 144-153); Ed. 2, augm. et corr. Paris, 1817 (здесь этот разговор на с. 162-171). Разница в передаче этого разговора между двумя изданиями лишь та, что в первом Наполеон, в том числе в устах Кутузова, именуется "Б....", а во втором - так, как Кутузов говорил: "Наполеон".

Русский перевод Пюибюска выходил в 1833 г. (Пюибюск М.-Л. Письма о войне в России 1812 года. Сочинение Пюибюска, генерал-обер-провиантмейстера войск Наполеоновых. М.). Этот "перевод" ужасен - он содержит множество ошибок против подлинника. Фрагмент беседы Пюибюска с Кутузовым приводил в ином переводе Тарле, но в одном месте из двух грамматически возможных его переводов он предпочел тот, который исключен по контексту предыдущих пассажей. Все это побуждает привести эту беседу заново по обоим изданиям оригинала (пагинация ниже - по первому изданию. Мы использовали некоторые выражения русского перевода 1833 г. как лучше отвечающие времени).

/144/… … Итак, Маршал Кутузов находил все преимущества в том, чтобы тянуть время, как Вы об этом недавно читали, он знал, что французская армия в Москве была плохо одета и не имела меховой одежды, что приближается сезон морозов; он был уверен, что она не сможет им сопротивляться, он хорошо знал, что она ежедневно несет потери при фуражировках и грабежах, он был осведомлен, что область, в которой она находилась, была разорена и там уже нечего было терять, – так что у него было намного больше мотивов для того, чтобы оставлять ее там слабеть, чем чтобы выгонять ее оттуда. Кроме того, он надеялся, что время, климат и подкрепление из /145/ двадцати пяти тысяч казаков, которое ему вел граф Платов, завершат ее разрушение без подвергания риску солдат.
И вот пока по всей России вооружались, письма, придуманные специально для того, чтобы их перехватили, убеждали Наполеона в обратном, а в то время как он был так плохо информирован о грозных намерениях своего противника, маршал Кутузов знал, что после того как Наполеон поселился в Кремле, его ум беспорядочно измышлял каждый день новый проект, уничтожаемый проектом следующего дня; что когда становились известны приказы, отдававшиеся им в течение месяца, в них не обнаруживалось ни предусмотрительности, ни последовательного плана, и что это просто потому, что Наполеон привязался исключительно и очень явно к мысли о мире; что невозможно было не заключить, что он действительно не оставляет себе иной надежды на спасение, чем мир.
Если бы император Александр и захотел заключить этот мир в таких обстоятельствах, маршал без колебаний старался бы отвратить его от этого. «Вы должны были видеть, - сказал он мне, - что когда ваша /146/ армия оставила Москву, я запер ей новые выходы, которыми она хотела пробиться, я не отступал от моего плана избегать сражений, иначе как при Малоярославце, потому что мне было важно отбросить ее на путь, уже опустошенный ею. Я был уверен, что кроме нескольких сожженных ею деревянных изб, там нечего было больше разрушать; я приказал графу Платову двигаться фланговым маршем справа от вас, за вами следовала моя армия, часть коей я отрядил на ваш левый фланг, так что вашим фуражирам нельзя было отъезжать от дороги. Вас эскортировали, будто пленников, от Вязьмы до Смоленска, от одного меня всецело зависело разгромить вас еще до вашего прибытия в этот город, но я, уверенный в вашем крушении, не желал подвергать риску ни единого моего солдата. Вы видели с того момента, как находитесь при мне, что я даю им роздых каждые три дня, и если бы у меня недостало вина или провианта, я бы тотчас остановился, я бы заперся у себя, /147/ не смея показаться моей армии [! естественно, от стыда-де за такое положение дел, а не из страха, - пока все нужное не подвезут. Оригинал: et si l'eau-de-vie ou les vivres me manquoient, je m'arréterois aussitôt, je m'enfermerois chez moi, sans oser me montrer à mon armée. - А.Н.]: вот как мы, северные варвары, сберегаем людей!
Моими трудами ваши лошади перемерли с голоду на пути из Вязьмы в Смоленск, я знал поэтому, что то, что еще оставалось у вас из артиллерии, вы будете вынуждены оставить мне в этом последнем городе; все это так и вышло, как я предвидел. Выйдя из Смоленска, вы уже не могли более противостоять мне ни конницей, ни артиллерией, мой авангард с 50 орудиями ожидал вас под Красным. Но желая вас сгубить без оказания сопротивления, я приказал не стрелять иначе как по хвостам колонн и не пускать конницу иначе как на уже расстроенные отряды. Ваш Наполеон сыграл мне в руку до пределов моих мечтаний, определив всем армейским корпусам двигаться с интервалом в один дневной переход между ними. Мои войска не покидали той позиции четыре дня, пока гвардия и три следующих за ней армейских корпуса последовательно проходили, чтобы потерять там, /148/ каждый в свой черед, половину своих солдат; те, что ушли из-под Красного, с трудом пройдут до Орши, в любом случаи наши диспозиции относительно Березины подготовлены так, что там настанет конец пути вашей армии и ее вождя, если только моим приказам будут следовать с точностью.
Бесспорно, что у вас отличные солдаты, многие остатки полков явились к Красному, чтобы умирать под огнем наших орудий с такой храбростью, которая достойна большей удачи и иного начальника».
Он спросил меня после паузы, что если Наполеон ускользнет на Березине, то будет ли в этом случае Франция достаточно предана ему, чтобы он снова мог расточать ее кровь и ее богатства, если сенат одобрит новые воинские наборы и выкажет себя более приверженным к Наполеону, чем к пользе нации. Я ответил на первый вопрос, что французская нация, по-видимому, вообще очень утомлена войной, потому что от войны страдает торговля, земля лишается рабочих рук и налоги постоянно возрастают; /149/ что новые наборы могут быть произведены только мерами принуждения.
Его превосходительство повторил мне вопрос насчет Сената, прибавив: «Если я не ошибаюсь, Блюстительный Сенат [Le Sénat-conservateur] должен охранять права и пользы французской нации? Он не может игнорировать все, о чем вы мне только что говорили; не должны ли вызвать у него неприятие амбициозные проекты, которые лишь умножают народные бедствия? Ведь сия обязанность ваших сенаторов – одна из самых прекрасных функций, какую только может исполнять человек. Как они поведут себя, по-Вашему, если Наполеон возможет вернуться в Париж? Ведь станет вполне известно, что он потерял свою Большую армию; очевидно, /150/ он затребует новую и много денег?»
Я ответил, что в Сенате много достойных всяческого уважения людей, исполненных сознания достоинства и важности своих обязанностей, но что они достаточно уверены, что останутся в меньшинстве, застращены буйным характером своего вождя, которого они сами же подняли на щит, так что мало вероятия, что они осмелятся дать ему отпор в лицо и пойти на риск, которому они подвергнутся, исполняя свой долг и устремляясь вдруг в пользу нации.
- Коли так, - сказал мне маршал, - стало быть, может случиться еще много бедствий и крови, если он ускользнет на Березине; но раз во Франции так любят славу, то я не вижу лучшего случая, чтобы с честью рискнуть жизнью и прославить свое имя в глазах всей Европы, чем если бы нашлись среди ваших сенаторов такие, что возымели бы смелость оказать сопротивление Наполеону ради спасения нации: у нее нет большего врага, чем он! Как только не раскроются у нее глаза? Он потерял здравый рассудок, вся эта кампания /151/ тому доказательство; если бы он захотел продолжить движение дальше Москвы, мы все равно располагали еще пятьюстами лье пространства, которое могли бы оставить для его продвижения, а его войска были истощены уже в Москве. Эта война, предпринятая против толь обширной Империи, какова наша, есть не что иное как нелепость, которой ваши старые генералы, Сенат и Совет ни за что не должны были бы допустить.
Я ответил г. маршалу, что о сообщениях, которые Наполеон делал перед сей последней войной высшим государственным чинам, совершенно ничего неизвестно; что во Франции не прекращают порицать его несправедливую агрессию против Испании и упрямство, с которым он продолжает эту войну, которая опустошает сундуки и губит всех наших старых солдат. что именно за осуждение этого замысла один из первейших государственных людей Фоанции был отставлен от дел; что Наполеон не допускал возражений против его военных замыслов, что он оказывает такую честь лишь касательно гражданских материй /152/. Что я знаю достаточное количество военных, посланных на разведку, с которыми он обошелся гневно из-за того, что они докладывали, что в таком-то месте находится 12 000 неприятелей вместо 2 000, которые ему было сходнее там предполагать, или что враг, который, по его мнению, находился за 15 лье, был перед нашими аванпостами. Что со всяким генералом, который осмелился бы сделать замечания насчет совершенно неудобоисполнимого приказа, он обошелся бы как с трусом перед лицом всей армии.
«Итак, стало быть, французы, столь высоко цивилизованные, выбрали себе [в правители] цаплю из басни Лафонтена!»
Этот колкий оборот приостановил наш разговор. Однако я заметил князю, что [и] он не считался [на пути к Смоленску] с той возможностью, что французская армия могла бы остаться в Смоленске, чтобы прикрыть Польшу, и передал ему детали плана, который как будто собирались принять 25 августа этого года у главного квартирмейстера - те самые, о которых вы читали в моем письме от 19 августа этого года. Г. маршал согласился, что трудно было выдумать что-либо более опасное для /153/ России, но что он был убежден, что этот проект не мог принадлежать Наполеону, слишком навыкшему к коротким кампаниям, поскольку ему, со своей стороны, надо было бы страшиться решения потратить около двух лет на одоление лишь одного-единственного государства; что надо совсем мало его знать, чтобы не иметь уверенности в том, что все, что требует продолжительности, осмотрительности и тщательности в деталях, не может найти себе места в его замыслах.
Этот разговор был очень долог, и князь позволил мне удалиться.

***

Обратим внимание на следующие вещи. 1) Хотя Кутузов дежурно говорит о том, что на Березине надо захлопнуть и пленить все, что останется от французов, вместе с Наполеоном, он оговаривает, что это может и не произойти, если его-де, Кутузова, приказов не выполнят в точности, и весь дальнейший пространный разговор строит, исходя из того, что Наполеон уйдет в Европу и останется при власти во Франции; именно так Кутузов на деле видит будущее. Будь читатель внимателен, он не мог бы не спросить себя: если Кутузову важно уничтожить и пленить силы Наполеона вместе с ним в России, то почему же он, как он сам же подчеркнуто объясняет, оставляет единственную возможность это сделать в самый последний момент - на Березине - и отказывается от таких попыток, хоть и суливших, по его же словам, вернейший успех, на всем перегоне от Вязьмы до Березины? По словам Кутузова, он ведет такую линию, чтобы минимизировать свои потери: чем слабее окажется в данный момент французская армия, тем меньше придется понести потерь, чтобы ее добить. Однако нельзя не подумать, что если в самом деле стремиться не выпустить Наполеона из России, то предпочтительнее рискнуть потерей нескольких дополнительных тысяч солдат, чем откладывать попытку перехватить Наполеона до тех пор, пока не останется всего один шанс сделать это - на Березине - и если уж он прорвется там, то поминай как звали. Кроме того, читатель не сможет не спросить себя, как это Кутузов сам не подоспел даже и к этому последнему шансу, а ухитрился к тому моменту со всеми своими главными силами отстать от Наполеона на 100 с лишним верст.

2) Кутузов обнаруживает детальное знание государственного строя Первой империи, т.е. Конституции XII года. Он знает не только официальное название Сената империи (блюстительный/охранительный сенат), но и полномочия как Сената, так и Государственного совета при Первой империи. При этом он чрезвычайно одобряет существование Сената как коллегиального органа, который не имеет приоритета во власти перед государем, но может его поправлять и ограничивать, а государь обязан какие-то важнейшие для всего народа дела представлять этому органу и утверждать в нем. О таком устройстве Кутузов говорит с превеликим одобрением: "Блюстительный Сенат должен охранять права и пользы французской нации... Сия обязанность ваших сенаторов – одна из самых прекрасных функций, какую только может исполнять человек" - и потому Сенату следовало бы выразить Наполеону несогласие на новые наборы. Таким образом, уточняется, что же считал в полной мере Кутузов теми благодетельными "новыми формами правления", на путь к коим, по его мнению, вставала Екатерина II: это ограниченная монархия, в которой помимо государя имеются органы, блюдущие права и пользы нации, и которые призваны институционально возражать государю и препятствовать ему, если его политика несет народу чрезмерные обременения и жертвы.

[E.P. Iphan]

Историческая мозаика - 1918 - Украина

Новейшие украинские историки наштамповали за последние десять лет множество мифов. Но единственный, к созданию которого они не посмели приступить, - миф о соратниках Грушевского. Ибо если признать тех людей, которыми он в 1918 г. руководил как председатель Центральной рады, его ближайшими соратниками, то получится, что бородач Грушевский - предводитель шайки рэкетиров, организовавших одно из самых дерзких в украинской истории преступлений - похищение с целью выкупа киевского банкира Абрама Доброго.

...преподнеся как на блюдечке Украину профессору Грушевскому со товарищи, германская власть полагала, что их марионетки будут вести себя прилично, ни в коем случае не опускаясь до различных большевистских штучек. Логика немцев была проста: мы уничтожили ваших врагов, вы нас слушаетесь и снабжаете Германию хлебом, столь необходимым для продолжения войны на западном фронте.
И вдруг всю эту украинско-немецкую идиллию нарушает внезапное похищение в ночь с 24 на 25 апреля директора Киевского банка внешней торговли, члена финансовой комиссии Центральной рады Абрама Доброго. Банкира похитили из его квартиры. Около двух часов подъехал автомобиль. Вышли пятеро - двое в офицерской форме, трое - при галстуках, позвонили швейцару, сказав, что Абраму Доброму срочная телеграмма. Когда ничего не подозревавший дед открыл дверь, его затолкали в швейцарскую и заперли. Наверх пошли трое - двое военных и один штатский с револьверами в руках.

Подняв перепуганного финансиста с постели, они предложили ему одеться и не оказывать сопротивления, так как в противном случае прибегнут к оружию - Доброму, дескать, нечего опасаться, речь идет лишь об аресте. Однако супруга банкира, не потеряв присутствия духа, потребовала предъявить ордер. Руководитель акции показал какую-то бумажку без подписи и печати, после чего троица радостно уволокла свою добычу по лестнице, впопыхах забыв на столе портфель со служебными документами.
Через некоторое время похитители вернулись за портфелем. Но г-жа Добрая, по-видимому, была любопытной женщиной и успела ознакомиться с его содержимым. Так что немцы на следующее утро примерно знали, среди кого искать незваных ночных гостей.

Как выяснилось впоследствии, налетом руководил некто Осипов - чиновник особых поручений украинского Министерства внутренних дел, личный секретарь начальника политического департамента Гаевского. Банкира увезли в автомобиле на вокзал и доставили к вагону, стоявшему на запасных путях под охраной сечевых стрельцов. Потом вагон прицепили к обычному пассажирскому поезду и увезли в Харьков. Осипов, не скрывая, кто он, предложил решить проблему всего за 100 тысяч: «Есть одно лицо, которое за деньги может ликвидировать всю эту историю. Но придется после уплаты немедленно покинуть пределы Украины

Дальше события развивались еще интереснее. В Харькове директор местной тюрьмы отказался принимать Доброго «нахранение» без ордера на арест и соответствующих сопроводительных документов Министерства внутренних дел. Банкира отвезли в гостиницу «Гранд отель» и заперли в номере. Там он подписал чек на 100 тысяч. Один из конвоиров на радостях отправился в Киев, а остальные спустились в гостиничный ресторан, сняли троих проституток и принялись так буйно праздновать успех, что были замечены местными полицейскими осведомителями. Теперь немцы не только знали, кто мог похитить Доброго, но и где он находится.

Практически сразу у германского командования возникло подозрение, что Осипов - только исполнитель, а корни преступления уходят наверх - к министру внутренних дел Ткаченко, его приятелю военному министру Жуковскому и премьер-министру марионеточного украинского правительства Голубовичу.

Тем более что тот почти проговорился публично ровно через два дня после похищения, выступая на заседании Центральной рады: «Що таке є власне пан Добрий? Він, може, е підданець Німецької держави? Ні, він ні сват, ні кум, він зовсім постороння людина. І от із-за того, що було похищено цю посторонню людину, яка юридично нічим не зв’язана з Німеччиною, яка не дае ніяких поводів до того, щоби зробити такої колосальної ваги приказ, приказ був виданий».

Приказ, о котором говорил Голубович, был развешан по Киеву 26 апреля за подписью немецкого генерал-фельдмаршала Эйхгорна. Согласно ему, все уголовные преступления на территории Украины выборочно могли подлежать германскому военно-полевому суду при сохранении параллельной работы украинской правовой системы. Немцы умели работать крайне оперативно - они давали понять, что все «интересные» для них дела будут рассматривать лично. Премьер-министр Голубович понял намек, заявив, что приказ о военно-полевых судах появился из-за похищения Доброго. Слушать его полуоговорки (дескать, наш банкир, что хотим, то с ним и делаем) было просто смешно. Впрочем, немцы и не собирались слушать - директор банка играл настолько важную роль в финансовых отношениях между Украиной и Германией, что был скорее «их» человеком. И воровать его кому попало, даже членам украинского правительства, фельдмаршал Эйхгорн не позволил бы ни за что!

28 апреля 1918 г. в зал киевского Педагогического музея, где заседала Центральная рада, вошел красивый, как Бог, немецкий лейтенант (все офицеры кайзеровской армии были писаные красавцы) и на чистом русском языке, слегка запинаясь, скомандовал: «Именем германского правительства приказываю вам всем поднять руки вверх!»

Неожиданно выяснилось, что депутаты «першого українського парляменту» прекрасно понимают по-русски. Особенно когда команды на этом языке отдает немецкий офицер.
В полном составе рада послушно подняла руки. Получилось что-то вроде финальной сцены из гоголевского «Ревизора» - все молчали. Депутат от «Бунда» Моисей Рафес так и застыл на трибуне, где только что произносил речь о вреде германского империализма, мешающего рабочему классу праздновать 1 мая. А украинский социал-демократ Порш с перепугу даже встал, держа в левой руке шляпу и кипу газет, которые он минуту назад читал, а в правой - на уровне глаз - раскуренную папиросу. Папироса дымила, как пушка.
Это было все, что могла в данный момент противопоставить прогрессивная рада реакционной кайзеровской военщине.

Кто о чем думал в это томительное историческое мгновение, осталось неизвестным. Может быть, вообще никто ни о чем не думал. Всем было очень страшно. Даже лейтенанту, больше всего на свете боявшемуся не выполнить приказание командования.

Вошли еще двое офицеров - один из них, видимо, старший в чине от того, который говорил по-русски. Шум стих. В воцарившейся тишине снова раздался голос немецкого лейтенанта: «Вы все скоро разойдетесь по домам. Нам нужно только арестовать господ Ткаченко (министр внутренних дел), Любинского (министр иностранных дел), Жуковского (военный министр), Гаевского (директор департамента Министерства внутренних дел) и Ковалевского (министр земельных дел).
Покажите мне их, пожалуйста». Последняя фраза была адресована председательствующему. «Я их не вижу», - ответил Грушевский. Действительно, в зале были только Любинский и Гаевский. Их тут же вывели.

Остальные остались сидеть с поднятыми руками. Старший в чине офицер что-то сказал по-немецки младшему. Тот перевел: «У кого есть револьверы, отдайте сейчас, потому что кто не отдаст, будет строго наказан. После у всех будет ревизия». «Я протестую против ревизии парламента!» - взмолился Грушевский. «Будьте спокойны, пожалуйста!» - осадил его лейтенант.

Происходящее чертовски напоминало сцену из американского боевика, когда полиция накрывает банду чикагских гангстеров. Двое или трое из депутатов встали с мест и положили свои «шпалеры» на стол возле лейтенанта. Только после этого депутатскому «хору» разрешили опустить руки. По одному, как нашкодивших котов, немцы стали выпускать членов Центральной рады в соседнюю секретарскую комнату, предварительно требуя назвать имя и домашний адрес. А потом, обыскав, переписав и пересчитав всех, выпустили на улицу - «вольно», как утверждал корреспондент киевской газеты «Народная воля», чей номер выйдет через два дня после описываемых событий, 30 апреля.

Было примерно пять вечера. Вся процедура заняла полтора часа. На Владимирской улице собралась толпа народа. Но за членов рады никто и не подумал вступаться. Да и вообще мало кто что-либо понимал. Даже Грушевский в расстроенных чувствах отправился домой.

Министра иностранных дел Любинского и начальника админдепартамента МВД Гаевского в закрытых автомобилях отправили в сторону Лукьяновской тюрьмы. Вслед за арестованными умчался визжащий немецкий броневик. Потом немцы сняли расставленные на всякий случай пулеметы, а вместо них к зданию Центральной рады подъехала полевая кухня - кормить проголодавшихся солдат. Мирный дымок поднялся над Владимирской улицей, и никто бы даже не подумал, что совсем недавно тут, где теперь так аппетитно пахнет гуляшом, гремел такой роскошный международный скандал!

А на следующий день, 29 апреля, в Киеве произошла смена власти. Верховным правителем Украины отныне стал гетман Павел Скоропадский. Центральная рада, естественно, считала это военным переворотом, а гетман - легитимным актом, ведь избрали его гласным голосованием всеукраинского съезда хлеборобов - в центре Киева на Николаевской улице.
Правда, в здании цирка.

Гетман не скрывал, что все происходящее смахивает на цирковое представление. Свой «переворот» в мемуарах он описывает с простодушной откровенностью: «Наступила ночь. За мною не было еще ни одного учреждения существенной важности. Между тем немцы как-то начали смотреть на дело мрачно. Они считали, что если я не буду в состоянии лично занять казенное здание (министерство какое-нибудь), если государственный банк не будет взят моими приверженцами, мое дело будет проиграно. Я приказал собрать все, что осталось у меня, и захватить во что бы то ни стало участок на Липках, где помещалось Военное министерство, Министерство внутренних дел и Государственный банк. Приблизительно часа в два ночи это было сделано. Но для прочного занятия его было мало сил. Генерал Греков, товарищ военного министра, исчез. Начальник генерального штаба, полковник Сливинский, заявил, что переходит на мою сторону. Дивизион, охранявший Раду, был также за меня».

Из сказанного можно судить, каким на самом деле авторитетом пользовались Грушевский, Голубович и режим, гордо именовавший себя Центральной радой. Смена власти прошла абсолютно бескровно, если не считать того, что один сечевой стрелец в состоянии нервного срыва попытался проткнуть штыком Грушевского, но только оцарапал его жену.

Председателю Центральной рады было так стыдно осознавать это, что в своих воспоминаниях он назвал украинского солдата, еще вчера охранявшего его, «якимсь москалем». Хотя всех «москалей» со штыками немцы выгнали из Киева двумя месяцами ранее, когда привезли Грушевского править Украиной.

В конце июля состоялся суд над похитителями банкира.
Процесс был открытым. Среди газет, выходивших в Киеве в то время, самой известной считалась «Киевская мысль», каждый день, несмотря на революцию, печатавшая два выпуска - утренний и вечерний. Ее корреспондент тоже находился в зале Окружного суда, где заседал немецкий трибунал.

«Ровно в 9 часов утра открываются маленькие дверцы «скамьи подсудимых», - писала «Киевская мысль», - и через нее пропускаются подсудимые. Первым появляется военный министр Жуковский в военной форме. Маленький, с малоинтеллигентным лицом, он отнюдь не производит впечатление министра. Он скромно усаживается на последней скамье и нервно покручивает усы. За ним - вылощенный, с бросающимся в глаза кольцом, с большим зеленым камнем на руке, главный руководитель похищения - бывший директор административно-политического департамента Министерства внутренних дел Гаевский. Лицо утомленное, изможденное. А рядом с ним - чиновник особых поручений - фактический исполнитель похищения - Осипов. Он в военной форме, без погон. Говорит спокойным тоном, часто переходя с русского языка на немецкий. Последним в этом ряду усаживается бывший начальник милиции - Богацкий, безразличным взглядом окидывающий зал суда. На лице его все время играет улыбка. В первом ряду скамьи подсудимых в одиночестве усаживается киевский Лекок - только недавно отстраненный от должности начальника уголовно-розыскного отделения Красовский»…

Через несколько минут входит германский военно-полевой суд во главе с председателем подполковником фон Кюстером и прокурором ротмистром Трейде. Едва изложив суть слушаний переполненному залу, Трейде сообщает, что «только что получены сведения об аресте бывшего премьер-министра Голубовича в связи с этим же делом».

А дальше начинается трехдневная комедия. «Вошедшие в спальню обращались с вами хорошо?» - спрашивает прокурор Доброго. «Нет. Они угрожали мне и моей жене револьверами».
«Револьверы не были заряжены!» - кричит с места подсудимый Осипов. В зале раздается смех.

Постепенно выясняется, кто был заказчиком похищения. Начальник департамента МВД Гаевский не хочет быть стрелочником и показывает, что в разработке похищения банкира, кроме министра внутренних дел Ткаченко, участвовал и премьер-министр Голубович. Ротмистр Трейде явно издевается над подсудимыми. Его реплики то и дело вызывают смех в зале: «Когда с вами разговаривает прокурор, вы должны стоять ровно и не держать руки в карманах», «У воробьев лучшая память, чем у некоторых бывших министров Украины!»

«Что, вы действительно так глупы? Или представляетесь таким глупым?» - спрашивает он Голубовича. У бывшего премьер-министра начинается истерика. После этого он признает свою вину: «Прошу судить меня, а не по мне - правительство и социалистов!» - восклицает он и обещает «больше никогда этого не делать». «Не думаю, - парирует фон Трейде, - что вам вновь когда-нибудь придется стоять во главе государства!»

Осипов заявляет, что экс-министр Ткаченко «мерзавец и подлец». Бывший начальник сыскного отделения Красовский рыдает, обращаясь к Голубовичу: «Своей подлостью вы привели нас сюда. Чутье мне подсказывало, что это за лица»… «Я был против этой авантюры, - свидетельствует бывший начальник милиции Богацкий, - но был обязан исполнять приказы Ткаченко».

Чтобы пересказать происходившее, не хватит никакой статьи. Полный отчет о процессе занимает три газетных полосы форматом больше, чем у «2000». Но факт остается фактом - все подсудимые сознались в том, что организовывали похищение Доброго или знали о нем. Наконец прокурор фон Трейде перестал подшучивать над подсудимыми и даже нашел возможным обойтись отеческим шлепком. «Общество, - говорит он, - надеюсь, не истолкует превратно то, что в связи с вырисовавшейся картиной я теперь нахожу возможным говорить о смягчении наказания.

Германцам важно не только наказать за преступление, но и показать всему миру, что так называемое вмешательство во внутренние дела Украины было вызвано действительной необходимостью».

К исходу третьего дня трибунал огласил приговор. Его и впрямь трудно назвать жестоким. Голубович и Жуковский получили по два года, остальные - по году.


Имя Грушевского ни разу не было названо во время процесса. Скорее всего, он не знал, что вытворяют его молодые подчиненные, ни одному из которых не было больше сорока. Но все случившееся в Киеве весной 1918 г. показывает, почему «батько нации» остался без политических «сыновей», и ни Жуковский, ни скрывшийся от немецкой полиции Ткаченко (кстати, бывший адвокат по профессии), ни подававший большие надежды Голубович так и не вошли в наш национальный пантеон. Надеюсь, и не войдут. Ибо не место там правительству мелких рэкетиров.

Не то чтобы другие правительства - германское или английское - были в ту эпоху намного моральнее. Но по крайней мере грабили с размахом, деля колонии, как фишки в игорном доме, а не воровали зазевавшихся банкиров.

Напоследок одна смешная деталь. До того как принять МВД, Михаил Ткаченко занимал в Центральной раде должность, носившую название «министр справедливости и финансов». Неизвестно, как у него получалось со справедливостью, а с финансами явно было худо. Вот и подался бедняга в ведомство внутренних дел улучшать собственное благосостояние.

Символично и то, что, начиная с премьер-министра Голубовича, у глав украинского правительства частенько нелегкая судьба - то им в Израиль приходится бежать, то в США с панамским паспортом. Думаю, это от того, что стыдливые отечественные историки скрывают от наших же премьеров финал самого первого из них. А потому предлагаю, чтобы в момент утверждения очередного нового Кабмина президент на всю страну напоминал его главе: «Помни о судьбе Голубовича!»

Сообщение было отредактировано E.P. Iphan: 18.04.2015, 06:15